Сергей Сержпинский - Снайпер-инструктор

– Так точно, товарищ командир, – почти хором тихо ответили парни.

Немцы ползком пробирались по склону берега, их хорошо было видно. Серые фигуры выделялись на фоне осенней, жёлтой травы. Меня снова начала мучить жалость, быть может, это хорошие люди, а мы их убьём. Но в ответ таким мыслям я вспомнил убитых танкистов, которых мы недавно видели. Они покидали горящую машину, а эти немцы их не пожалели и застрелили.

Наши выстрелы прозвучали как приговор, словно единая автоматная очередь. Все четверо фашистских солдат лежали не подвижно.

Предчувствуя, что будет ответ с той стороны, я дал команду укрыться в окопах. Спрятались мы своевременно. По нашим кустикам немцы сначала стреляли из пулемёта, а затем послышался вой мин, уже знакомый мне с предыдущих боёв. Взрывы подняли столбы земли в десяти метрах от нас.

– Надо уходить! – крикнул я, и первым побежал в сторону траншей батальона. Снайпера последовали за мной. Траншеи находились не далеко, и мы благополучно добежали, не смотря на пулемётный и миномётный обстрел. Результаты нашей работы необходимо было отметить в снайперских книжках, поэтому мы обратились к первому попавшемуся нам на глаза офицеру. Он стоял в траншее в фуражке, не опасаясь быть замеченным вражескими снайперами. Им оказался тот самый старший лейтенант, который хотел меня расстрелять за сочувствие раненому немцу. Я его сразу узнал, он меня тоже. Когда мы к нему обратились, то он возразил, разводя руками:

– Я же не видел ваших действий. Найдите свидетелей, тогда подпишу.

– Ты мне не веришь? – возмутился Санька. – Мы же с тобой третий год вместе в окопах вшей кормим!

После этих слов офицер смутился и проговорил:

– Ладно, давайте свои снайперские книжки.

Он достал из командирской сумки карандаш и стал расписываться, старательно выводя буквы. Саня ему диктовал:

– Старшине запиши двоих. Он уже около сотни Фрицев уничтожил, но не успевает результаты записывать. Бывает не до этого. Подсчитай, сколько у него сейчас записано убитых фашистов?

Офицер посчитал, шевеля губами:

– В книжке зафиксировано всего двадцать, а с этими будет двадцать два.

Затем виновато посмотрел на меня и, протягивая мне снайперскую книжку, проговорил:

– Старшина, ты не обижайся за тот случай, сам понимаешь, был пьяный.

Я не ожидал подобного извинения, заверил, что уже всё забыто, и мы пожали друг другу руки. В книжке я прочитал его подпись «Капитан Карпов». Такая же фамилия была у маминой дальней родственницы в Данилове, поэтому я запомнил его фамилию. Сразу я не обратил внимания на погоны Карпова. На них красовались четыре звёздочки капитана. Оказалось, что он теперь капитан и командует батальоном, вместо погибшего Озерова. На войне многие офицеры быстро продвигались по служебной лестнице, и могли дослужиться до высокого звания, если повезёт и не убьют.

В город Гольдап наша дивизия не входила. Его штурмовали другие части. Двадцать первый полк теснил немцев вдоль железной дороги, ведущей в Растенбург.

Я ехал на штабной автомашине в кузове, крытом брезентом, по шоссе параллельно железнодорожной насыпи. Колонна остановилась в небольшом посёлке, а по Российским понятиям в деревне, так как домов здесь было не больше двадцати. На краю этого населённого пункта находилась производственная мастерская, во дворе которой стояли два комбайна и другая сельхозтехника. Дома тут были, в основном, кирпичные, от боевых действий они почти не пострадали, лишь на некоторых крышах я заметил расколотую пулями черепицу. Исполняющий обязанности командира полка, майор Котов, приказал устроить командный пункт и штаб в крайнем доме. Разведчики обследовали все дома и доложили, что жители ушли.

Не успели мы разгрузить штабное имущество, как радисты принесли радиограмму с приказом от Галицкого: «Отступить на исходные позиции». Котов по радио пытался связаться с ушедшими вперёд батальонами, но связи с ними не было. Тогда он отправил несколько человек из разведроты найти батальоны и вернуть их сюда.

Я спросил майора, что делать теперь снайперам, и он велел мне подождать в штабе, до выяснения обстановки. Имущество полностью с машин разгружать не стали, сгрузили лишь самое необходимое, возможно, придётся менять дислокацию.

Пока я отдыхал, сидя на диване, в дверях появился подполковник Приладышев. Вид у него был посвежевший, он только слегка прихрамывал.

– Здравия желаю, товарищ подполковник! – бросился ему на встречу Котов. – Быстро вы подлечились.

Приладышев радостно обнял его, затем стал обниматься со всеми, кто находился в комнате, в том числе и со мной. Он смущённо сообщил:

– Я самовольно покинул госпиталь, хотя врачи меня ещё не спешили выписывать. Рана моя почти зажила…

Приладышев после этих слов снял сапог и показал нам забинтованную ногу, на чистом бинте виднелась кровь.

– Пустяки, заживёт… – произнёс он. – Рана не значительная.

– А что с командиром дивизии? Где он лечится? – спросил Приладышева начальник штаба Соколов.

– Он лечится в том же госпитале, где лечился я, – пояснил подполковник,– когда его выпишут не известно.

– Хорошо отдохнули? – вновь поинтересовался Соколов.

– Надоело валяться, все бока отлежал. Единственная была радость – это молоденькие санитарки вокруг. Смотреть на них приятно. Ущипнёшь иную девицу за заднее место, и душа радуется. Много ли старику надо…

За разговорами прошло больше часу. Котов забеспокоился, что отправленные на поиск батальонов солдаты, не возвращаются.

– Может батальоны попали в окружение? – предположил он.

– Вряд ли, – уверенно проговорил Соколов. – Если бы они попали в окружение, то нам было бы слышно шум боя, но пока тихо.

– Сержпинский, может, ты сходишь до следующей станции? – вопросительно посмотрел на меня Майор. – Это километра три. Если их там нет, то возвращайся назад.

– А что, больше послать некого? – вмешался Приладышев.

– Да ладно, схожу, – согласился я и вышел на улицу. Мне не хотелось ставить в неловкое положение Котова перед Приладышевым.

День заканчивался, сгущались сумерки, и стало подмораживать. Я шёл по железной дороге быстрым шагом, чтобы не озябнуть. С северной стороны от Балтики дул холодный, сырой ветер. Пройдя расстояние с километр, я озяб и решил пробежаться. Как только прыгнул со шпалы на шпалу – раздался выстрел, и я почувствовал, ожёг около головы. Шапка упала. Мне удалось быстро скатиться с насыпи с противоположной стороны выстрелу. Стало понятно – стрелял снайпер. Пробежав вперёд, я выглянул из-за насыпи. Немец, наверное, решил, что убил меня, и спокойно вылезал из воронки от снаряда. Он находился в тридцати метрах от меня, и я сразу выстрелил. Мой не состоявшийся убийца упал вниз лицом, словно залёг, и не шевелился. Я боялся, что он притворяется, зарядил патрон с трассирующей пулей и сделал контрольный выстрел. Было видно, что пуля попала ему прямо в голову, затем я пошёл смотреть его винтовку. В снайперской школе нас учили стрелять из трофейных снайперских винтовок. И надо отметить, что наша винтовка стреляет дальше и более прицельно, но у немецкой винтовки мне нравилось то, что она была на килограмм легче нашей. Мне приходилось много ходить пешком, из батальона в батальон, поэтому я взял его винтовку и патроны к ней, давно о такой мечтал. Вернулся за шапкой и обнаружил на ней дырку. Снайпер промахнулся во время моего прыжка по шпалам. Дальше я пошёл по шоссе.