Сергей Сержпинский - Снайпер-инструктор

Госпиталь располагался вблизи посёлка. На полях вокруг уже весь снег растаял, только в кустах и в тени, ещё белели снежные островки. Яркое солнце и голубое небо создавали весеннее настроение. Но, сообщение лейтенанта из разведки о «сверхмощном» оружии, которым Гитлер угрожает всему миру, не выходили у меня из головы. Я решил сбежать из госпиталя, чтобы воевать до полной победы.

Кто-то среди раненых стал играть на аккордеоне. Услышав музыку, из посёлка пришли женщины, польки и француженки. Они находились у немцев в рабстве и ещё не смогли уехать на родину. В госпитале их подкармливали. Мужчины стали приглашать женщин танцевать, начались возле палаток танцы. Я надел гимнастёрку, чтобы спрятать своё худое тело и пригласил молодую польку на очередной танец. Она хорошо говорила по-русски, её белокурые волосы развевал лёгкий ветерок, а в голубых глазах появился весёлый блеск. Мне она очень понравилась. После танца полька попросила меня похлопотать за неё перед главным врачом госпиталя, чтобы он принял её на работу. Но главврач отказал мне, объяснив это тем, что госпиталь объект военный и сюда принимают на работу людей проверенных.

В этот же день в госпиталь приехали солдаты из нашего полка навестить раненых однополчан. Среди них были мои знакомые. Я взял своё оружие на складе, сел в машину и уехал в 21-й полк. Не нашёл только свою шинель, которая была грязная и драная. Её, наверное, выбросили.

Пока я лежал в госпитале, майору Устинову присвоили звание подполковника. Я при встрече поздравил его с повышением, а он спросил:

– Сам из госпиталя удрал, или ребята уговорили?

– Конечно сам. Хочу воевать до конца, – ответил я.

– Ну, и дурак, – с довольным видом сказал Устинов и распорядился, чтобы мне выдали новое обмундирование.

На взятии Кёнигсберга война в Восточной Пруссии ещё не закончилась. Предстояло нашим войскам овладеть военно-морской базой Пиллау – последним оплотом гитлеровцев в этом регионе. Сейчас этот город называется «Балтийск». От Кёнигсберга до Пиллау вели параллельно железная дорога и шоссе, а на полуострове, на подступах к крепости, дороги проходили через сосновый бор. И вновь, увидев сосны, я вспомнил наш Даниловский лес под названием «Горушка». Там были такие же стройные сосны, с таким же чудным запахом хвои. Мои родители любили гулять на Горушке и часто брали с собой меня. Когда наши войска шли через лес, то параллельно с нами двигались немецкие полки. Со всех сторон гитлеровцы отступали к портовому городу, чтобы уйти по морю в центральную Германию. Иногда с моря нас обстреливали вражеские корабли и подводные лодки. Подводные лодки после стрельбы сразу уходили под воду. На море и на суше шёл ожесточённый бой. Ночью, с железнодорожной насыпи, мы увидели город, его обстреливали из пушек и «катюш».

Наступило тихое весеннее утро. Стрельба на несколько минут прекратилась. Солнце быстро поднималось над горизонтом, веяло свежестью, а на лесных лужайках, на молодой ярко зелёной траве, блестела роса. Выйдя из лесной зоны, 5-я гвардейская стрелковая дивизия пошла в атаку на город Пилау и попала под обстрел своих «катюш». Потерь удалось избежать, так как быстро связались с артиллерией по рации и «катюши» стрелять перестали.

Перед городом мы увидели большую и глубокую воронку, в неё вошёл бы двухэтажный дом. Солдаты гадали, отчего возникла эта воронка. Пришли к выводу, что таких мощных бомб и снарядов не существует, очевидно, здесь был склад боеприпасов, который взорвался.

Наша дивизия вначале шла во втором эшелоне, затем и мы вступили в уличные бои. Сражения в городе для нас уже стали привычными, и к вечеру город был в руках советских войск, лишь старая крепость не сдавалась, да на море изредка случались стычки между кораблями и катерами.

На отвоёванных улицах зажглись костры, солдаты грелись и отдыхали. На окраине Пиллау обнаружили настоящую баню. В ней мылись до нас немцы, то есть это здание предназначалось для такой цели. Прежде мы мылись в не приспособленных для этого помещениях. Баню затопили, нагрели воды, и солдат по очереди стали запускать на помывку. Я дождался своей очереди и пошёл мыться. Здесь произошёл невероятный случай: в бане мы встретились с моим двоюродным братом Володей Смирновым, который жил в нашей семье в Данилове. Мы оба были раздеты. Я уже помылся и собирался уходить, очень торопился, чтобы не отстать от своего полка. Полк посылали в обход города в сторону пролива Зеетиф. Володя наоборот, только что вошёл.

– Коля, это ты? – неуверенно обратился он ко мне.

Я тоже в недоумении смотрел на брата. Володя возмужал, подрос и был не очень похож на того Володю, которого я видел в последний раз в 1942 году.

– Вовка, здравствуй, – обнял я его. Он был потный, пропахший гарью, на лице пятна грязи и синяки.

– Извини, я тороплюсь. А ты, в какой части служишь?

Володя мне назвал номер своей дивизии и полевой почты, но я потом забыл. Из-за контузии память стала плохая. Запомнил только, что он воевал в армии генерала Баграмяна. Он проводил меня в раздевалку, и мы наспех поговорили. Обменялись какими-то фразами, не имеющими значения, а главного не успели сказать, растерялись.

После войны мы виделись только два раза. Володя и письма потом не писал, не навещал нас в Данилове. Я понимал, что он был обижен на маму, за то, что она в войну отказалась его приютить в нашей семье. Но на то была очень серьёзная причина, и у Володи был отец, который работал и мог о нём позаботиться. О его дальнейшей судьбе мы узнавали от родственников.

Под впечатлением от встречи с братом, я побежал догонять полк. Догнал своих солдат возле парка. В парке стояла на колышке табличка с предупреждением, что парк заминирован. Два бойца увидели убитого немца, на нём часы на цепочке и бросились снимать; один из них взорвался, а второй продолжал осторожно пробираться к трупу. Снайпера, затаив дыхание, смотрели, как он пробирался, взял часы и благополучно вернулся. Санька первый ударил его, отобрал часы, и другие тоже били солдата за жадность. Побили не сильно, но ему было обидно.

Затем полк вышел к заливу Фришес – Хафф. Не далеко, в заливе, затонули подбитые баржи, на мелком месте торчали из воды их каюты и мачты. Возле барж плавали морские мины (много тонн), матросы осторожно вытаскивали их. Если бы мины взорвались – от города ничего бы не осталось.

Не доходя до уцелевшего жилого массива, полк остановился на привал. Командир полка велел проверить дома, расположенные по заливу, чтобы узнать, есть ли там немецкие солдаты. Боевых действий в этом месте не было. Мы с помощником начальника штаба Бирюковым, и шестеро солдат, пошли выполнять приказ. Между домами обнаружили бункер с пушками, там прятались женщины и дети. В одном доме обнаружили двоих гражданских, мужчину и женщину. Я по-немецки спросил женщину, есть ли в других домах фашистские солдаты, но она уклонилась от ответа. Мужчина, очевидно, её муж, стал со мной разговаривать. Он не уверенно говорил, и я решил проверить другие дома, а этого немца взял с собой. Другие солдаты и помощник начальника штаба боялись заходить в дома, поэтому я пошёл один с немцем. Проверили много домов и солдат не обнаружили. С немцем, который ходил со мной, я познакомился, его звали Генрих. Он был инвалид, после фронта, немного говорил по-русски. Воодушевлённый моим хорошим отношением к нему, он пообещал угостить нас самогоном, сбегал домой и принёс бутылку самогона и три бутылки сиропа из смородины. Мы пригласили Устинова и в сарае стали пить самогон, запивая сиропом. Закусывали солёными огурцами, которые принёс Генрих и нашим хлебом. Генрих тоже с нами пил и много съел хлеба.