Тоне Светина - Волчата

Джуро выпустил еще несколько очередей по автобусу. Им овладело лихорадочное желание уничтожить всех, кто еще остался жив на дороге и в овраге. Михайло одернул его:

— Тебе что, жить надоело?

— Ну уж нет! Сейчас мы им покажем…

— Надо скорей уходить. Зачем так рисковать?

Они услышали приближающийся шум моторов, вскочили и побежали через лес. Остановились старики только тогда, когда молодая поросль сменилась высокими деревьями. Там они передохнули и отхлебнули немного водки из фляжки. На пересохших губах ощущался горький привкус, в висках сильно стучало. Потом они часа два тайными тропами шли, не останавливаясь, туда, где в густом терновнике, излюбленном месте диких кабанов, Михайло устроил новое убежище.

— Ну вот, здесь можно и отдохнуть…

В начале июля противник еще сильнее сжал огненное кольцо вокруг козарского партизанского отряда, который насчитывал чуть больше двух тысяч бойцов. Вместе с ними в окружение попало шестьдесят тысяч беженцев: мужчин, женщин, стариков и детей.

Во время наступления многие из бойцов отряда были убиты или ранены. Трагедия неравного боя, когда на одного партизана приходилось по двадцать вражеских солдат, близилась к концу. Шли ожесточенные бои. Гитлеровские и усташские части, поддерживаемые артиллерией, авиацией и танками, постепенно оттесняли партизан из обжитых краев Козары к лесистым горным хребтам, намереваясь уничтожить их там, когда у них кончатся запасы еды и боеприпасы.

Лесник Михайло решил, что ему надо вернуться к оказавшимся в окружении людям, которым предстояло вести решающий бой. Сорок лет он провел в козарском лесу и знал все его тайны. Этого леса враг боялся не меньше, чем самих партизан.

— Слушай меня, Джуро, — сказал Михайло, когда они вернулись в лес, — предлагаю на время расстаться. Мне надо пробраться к партизанам и разыскать командира штаба. У него есть для меня особое задание. А ты тем временем укройся где-нибудь недалеко от дома и жди. Убежища у тебя надежные, фашисты там уже все прочесали, больше в те места они не придут.

— Нет, я пойду с тобой! Хочу найти Боро и Дару. Да и тебе, если что, помогу. Разве я тебе в тягость?

Хорошо зная Джуро, одного из самых решительных и упрямых стариков на Козаре, Михайло не стал ему перечить.

— Ну, раз так, давай вместе попытаем счастья!

Под вечер они подошли к линии окружения, где в условном месте, глубоко в лесу, Михайло оставлял свою собаку.

В подземном укрытии прятались двое раненых партизан. Не успел Михайло открыть потайную дверь, как пес уже учуял хозяина и тихонько заскулил, виляя хвостом. От раненых, которые уже почти пали духом от одиночества, старики узнали, что вчера колонна эсэсовцев проследовала в направлении Западной Боснии, откуда доносился шум боя. Мины и гранаты рвались одна за другой, стрельба не смолкала даже ночью. Было ясно, что противник собирается нанести удар по окруженным, расчленить их на разрозненные группы и уничтожить.

Старого Михайло удивляло, почему штаб отряда не предпринимает прорыва сейчас, когда кольцо вокруг партизан еще не сомкнулось полностью.

В убежище зажгли свечу, лесник развязал мешок и принялся готовить ужин.

Раненые тоже недоумевали, почему партизаны тянут с прорывом, тем более что гитлеровцы и усташи понесли в лесу большие потери и остановились, чтобы подготовиться к обороне.

— Дядя Михайло, а нас вы тут опять оставите? — спросил один из раненых.

— Не бойтесь, фашисты здесь уже все прочесали.

— Больно умирать не хочется, — сказал партизан с простреленной рукой.

Михайло зажег трубку и усмехнулся:

— Да вот и нас, хоть мы уже и старики, не очень-то тянет на тот свет… Всем хочется еще пожить на этом. Потому-то и сражаемся не жалея сил.

Небо затянули черные тучи. Ветер гнул деревья и срывал листья, скрипели верхушки сосен, воздух был тяжелым и влажным.

Михайло почувствовал боль в ногах и понял: погода резко меняется. И действительно, на землю упали первые редкие тяжелые капли, предвещавшие ливень.

Джуро вслед за другом вылез из убежища. Раненые остались лежать на соломе. Оба молчали, каждый думал о своем.

Джуро сел на рюкзак, подставив руки и лицо дождю, капли которого потекли по его щекам, словно слезы. Он еще не успел оплакать сына и внука, всех мертвых — знакомых и незнакомых.

В небе засверкали молнии, но грома не было. Слепящие линии прочерчивали небо до самого горизонта, до зубчатого гребня гор, и исчезали за ним. Небо потемнело, и первый раскат грома, раздавшийся где-то на юге, принес с собой дождь, стеной обрушившийся на лес. Канонада постепенно затихла.

Они вернулись в укрытие.

— Вот самая подходящая ночь для прорыва. Ни гитлеровцы, ни усташи не знают леса так, как мы, а тут еще дождь!.. Пусть-ка их намочит хорошенько, — заметил Михайло.

— Точно, — согласился Джуро. — Мы им навяжем бой тогда, когда они меньше всего ожидают.

— Нравится мне этот дождь, — продолжал Михайло. — Как по заказу. Если дождь и ночью не перестанет лить, мы завтра легко проберемся к партизанам. Фашистам после такого ливня не до нас будет, впору им думать о том, где бы обсохнуть.

На рассвете они простились с ранеными, взяли с собой Серого и, набросив пастушеские накидки, двинулись в путь. Дождь не переставал, однако не утихала и стрельба. Немецкая артиллерия наугад обстреливала лесистые склоны.

Они шли по старому лесу. Дождь заглушал шум шагов, треск веток под ногами. Выжженные села остались далеко внизу, впереди темнел только густой лес.

Несколько раз они были вынуждены отходить в сторону — вражеские позиции оказывались слишком близко.

О противнике их всегда предупреждал Серый. Михайло на всякий случай вел собаку на поводке. Почуяв людей, она ощетинивалась и замирала. При этом собака никогда не лаяла. Так ее обучил Михайло.

После двух часов пути они пришли туда, где еще несколько дней назад шли бои. В лесу валялись пустые пулеметные ленты, кора деревьев была ободрана осколками гранат.

Пес, вытянув морду, беспокойно нюхал воздух. Оба старика тоже почувствовали неладное. Их тянуло вперед, но в то же время что-то сдерживало. Только любопытство, присущее всем живым существам, не дало им обойти стороной то место. Перебегая от дерева к дереву, они подошли к ложбине и замерли при виде жуткой картины.

На земле лежали тела двух молодых партизан. На дне оврага, в который, очевидно, набилось много беженцев — мужчин, женщин и детей, — тоже лежали трупы. Некоторые из погибших в предсмертных муках вцепились руками в землю. Никого из них старики не узнали. Эта страшная картина так подействовала на них, что они поспешно ушли подальше от этого жуткого места.

В другом овраге, сразу же за окопами, оставленными партизанами при отступлении, они увидели несколько мертвых гитлеровцев и усташей. У некоторых были связаны руки.