Тоне Светина - Волчата

За Боро ухаживала Дара. У девушки тоже сдавали нервы. За эти месяцы она видела столько ран и смертей, что оставалось только удивляться, как она еще держится на ногах. К тому же она была ранена.

Вдруг Боро закричу в забытьи:

— В атаку! В атаку! В атаку!.. Вперед!..

Фашисты неторопливо шли вперед на расстоянии нескольких метров друг от друга. Одни шли со стальными прутьями, вонзали их в землю, ища подземные укрытия, другие держали наготове оружие. Среди листвы поблескивали их каски.

Боро, уже было успокоившись, снова погрузился в тяжелый сон и вскрикнул. Дед подполз к нему.

— Тихо, Боро, если тебе жизнь дорога, — прошептал старик. — Снаружи фашисты… Надо соблюдать полную тишину, слышишь? Немцы близко!

Через минуту послышались отрывистые немецкие команды, несколько выстрелов, потом крики. Понимая всю серьезность положения, обитатели пещеры теперь замерли в ожидании. Напряжение росло, страх леденил кровь в жилах. Боро притих, Дара держала его за руку. Боса прижалась к отцу.

Все понимали, что в эти минуты решается их участь. Если их обнаружат, они примут неравный бой, вступят в схватку с судьбой, и только случайно кто-нибудь из них сможет остаться в живых…

Где-то совсем рядом гитлеровский офицер несколько раз громко выкрикнул:

— Бандиты, выходите!..

В пещере воцарилась тишина. Время, казалось, остановилось. Затем прогремел взрыв. Стены пещеры задрожали, с потолка что-то посыпалось, свеча погасла. Настала кромешная тьма.

Паровоз гудел, клубился дым, в котором исчезали пляшущие искры. Колеса отстукивали монотонную песню, неумолимо унося детей все дальше и дальше.

Душко и Вука, как и остальные дети, потеряли чувство времени. Кто лежал, кто сидел на грязной соломе в битком набитых вагонах. Некоторые тихо плакали.

Они все еще переживали кошмар тех минут, когда их силой вырывали из рук матерей. Как свежие раны, их жгли воспоминания о горящих селах, об убитых родных, обо всех ужасах, увиденных ими во время наступления гитлеровцев.

Широко раскрытыми, перепуганными глазами они вглядывались в темноту, держась за руки и теснее прижимаясь друг к другу.

Вука сидела, прислонившись спиной к стенке вагона. Рядом, положив голову ей на колени, лежал Душко. Неподалеку тяжело вздыхал Лазо.

Вука и Душко не переставали думать о матери. Она была совсем другая, когда прощалась с ними: казалась какой-то отрешенной и далекой. Дома они никогда не видели ее такой. Что с ней случилось за те несколько дней?

— Их убьют?

— Ты о ком, Душко?

— О наших мамах, — заплакал мальчик.

Вука постаралась его утешить:

— Нет, Душко, не убьют!

— Усташ сказал, что их всех перебьют!

— Это он нас просто пугал, чтобы мы его слушались! Наши мамы ни в чем не виноваты, их не за что убивать.

— А почему же тогда Стипе убил отца? А за что застрелили нашу собаку, кур, овец, а дома все сожгли?..

— Спи, Душко, не думай об этом.

Одной рукой она обняла его, другую положила брату на лоб. Душко прижался к ней. Он и не знал, что сестра такая смелая и спокойная. Дома она часто плакала, и домашние считали ее плаксой.

Душко уснул, за ним Лазо. Заснула и Вука.

Поезд мчался в ночи. Искры сыпались в высокую траву и гасли, словно в бешеном танце гибли сотни светлячков.

Вука проснулась среди ночи и посмотрела в щель. Ночь светлела, на горизонте показались неясные силуэты гор.

Душко дрожал во сне всем телом, махал руками и кричал:

— Пустите маму! Пустите мою маму! Бежим, Вука!

Ему снилось, что они втроем выбрались из колонны беженцев и по огромному лугу бегут к лесу. Трава, достававшая им до подбородка, волнами колышется на ветру. За ними, точно волки, гонятся усташи. Они все ближе, ближе… Нечем дышать, легкие, кажется, вот-вот разорвутся. Ребята падают, поднимаются и бегут дальше. В нос Душко ударяет запах пропитанных потом фашистских мундиров. Сейчас его вывернет наизнанку…

Вука разбудила брата, и он посмотрел на нее испуганными глазами.

— Они меня не тронут? — спросил он.

— Конечно нет. Это тебе все приснилось.

Дед обычно говорил ему: «Душко, никогда не давай себя догнать. Ты бегаешь лучше всех».

Он и правда любил вихрем носиться по лугам и полям, пока не падал от усталости на землю…

Они долго ехали без остановок, не получая ни еды, ни питья. Плакать ребята уже перестали и, обессиленные, молча лежали вповалку. От жары у многих потрескались губы, от голода судорогой сводило желудки, сердца сжимались от страха.

Наконец поезд остановился. Наступила пугающая тишина. Дети снова заплакали, столпившись у дверей, откуда повеяло свежим воздухом. Двери вагонов с треском распахнулись. Душко ослепил яркий свет, и он закрыл лицо руками, потом немного развел пальцы и увидел солдат и людей в железнодорожных фуражках. Вскоре к двери вагона поднесли корзину с едой. В носу защекотало от запаха кукурузного хлеба и вареных яиц.

Никто им не раздал еду и не сказал, как ее разделить. Просто сунули, как поросятам. Измученные, голодные дети бросились к корзине. Те, кто были посильнее и постарше, пробились вперед, оттолкнув малышей, которые с плачем попадали на пол. Душко понял, что еды на всех не хватит. Он рванулся вперед и, как кошка, стал пробираться к корзине. Сунув три яйца за пазуху и держа в каждой руке по куску кукурузного хлеба, он так же быстро и ловко пробрался обратно к сестре.

— Молодец! — похвалила его Вука, когда он протянул ей кусок хлеба. Они ели, наблюдая за все еще продолжающейся борьбой у корзины.

Оставшиеся ни с чем малыши плакали, но никому до них не было дела. Даже Лазо вернулся с пустыми руками. Те, кому досталось хоть немного еды, утешали остальных, что солдаты скоро принесут еще хлеба и тогда хватит на всех.

Тем временем пустые корзины забрали и к каждому вагону принесли по ведру воды, за которую тоже разгорелся бой. Оставшиеся без воды дети чувствовали, что гибнут от жажды. Потом воды, принесли еще, так что хватило на всех, но хлеба больше не дали.

Рядом с Вукой сидела трехлетняя девочка, которой ничего не досталось. Заливаясь слезами, она просила хлеба. Брат с сестрой дали ей по кусочку. Душко принес девочке воды — она совсем выбилась из сил. Другие детишки тянули к ним крохотные ручонки, прося хлеба.

Теперь стало немного полегче. Но вскоре настроение снова упало, потому что самые маленькие, не вынеся трудностей этого путешествия, стали умирать.

— Неда умерла!.. — вскрикнул мальчик, сидевший в углу.

— Ерка умерла… Алян умер, — раздавались возгласы старших братьев и сестер то с одной, то с другой стороны.