Дмитрий Гусаров - Партизанская музыка [авторский сборник]

Это село оккупационные власти считали образцовым местом для проведения в жизнь политики национального единения карелов и финнов. Политика эта давно и тщательно разрабатывалась не только идеологами активно действовавшего в Финляндии Карельского академического общества, но и на государственном уровне. В приказе по войскам от 10 июля 1941 года маршал Маннергейм так определил цель вступления Финляндии в войну на стороне Германии:

«Во время освободительной войны 1918 года я заявил, что не вложу меча в ножны, пока Финляндия и Восточная Карелия не будут свободными. Теперь день их освобождения близок».

О том, какими идеологическими приемами осуществлялась эта политика «национального единения», может свидетельствовать секретная инструкция, изданная 12 июля 1942 года цензурным ведомством Ставки Главного командования финской армии, в которой, среди множества других запретительных пунктов, предписывалось в печати и публичных выступлениях вместо слов «карельский язык» употреблять оборот «карельский диалект финского языка», а все русские люди, даже если их предки жили здесь со времен Новгородской Руси, ни в коем случае не должны называться «коренными жителями», их следует именовать «переселенцами».

На практике эта политика националистической экспансии проводилась при помощи «кнута и пряника».

Кнут — для «русских пришельцев». Пряник — для «родного младшего брата», которого «пришельцы» притесняли на протяжении двадцати советских лет.

Для политики заигрывания и привлечения Паданы были особенно подходящи, так как русских в оккупированном селе почти не осталось.

Здесь для местного населения издавалась газета «Паданские вести», работала школа на финском языке, действовали православная и лютеранская церкви, больница; молодежь поощрялась к сближению с финскими солдатами, поддерживался интерес к прошлому, к фольклору и этнографии, проводились калевальские праздники, — внешне все по-братски, благопристойно и радушно.

Но изнутри-то бурлило. Чем дольше длилась оккупация, тем стремительнее убывало у финнов доверие к «соплеменникам». Это можно заключить по пространным секретным донесениям районной комендатуры, которые она ежемесячно и ежеквартально направляла в Военное управление Восточной Карелии. Следить приходилось чуть ли не за каждым — кто что сказал, как реагировал, как вел себя в дни традиционных советских праздников 7 Ноября или 1 Мая.

Много больших и малых событий произошло в Паданах за три года оккупации. В окрестных деревушках погибли несколько советских разведывательных и подпольных групп, в том числе — расстреляна Герой Советского Союза, отважная разведчица-комсомолка Мария Мелентьева. Наряду с примерами истинного героизма были, конечно, случаи малодушия и прямого предательства. Но возродить «соплеменные чувства» оккупационным властям так и не удалось. Летом 1944 года, когда в результате развернувшегося наступления советских войск финнам пришлось спешно убираться из сегозерских краев, местное население, несмотря на уговоры и запугивание, не двинулось вслед за ними. Более того — весь последний год оккупации возрастало сопротивление мероприятиям финских властей. Возвращения своих ждали в открытую, ведь почти в каждой семье сын, муж или брат служили в Красной Армии. Незадолго до освобождения в Паданах и ближайших деревнях был сформирован партизанский отряд, куда охотно вступили и пожилые мужчины, и подросшие за войну юноши.

Финны сознавали провал своей политики, но у них хватило дальновидности не прибегать к массовым репрессиям, тем более что исход второй мировой войны уже не вызывал сомнений.

Историю с Алексеем Грябиным знали многие жители села. Одни были очевидцами, другие помнили по слухам.

Александра Сергеевна Сидорова вспоминает:

«Мы жили по соседству с Грябиной Анной Яковлевной, матерью Алексея. В конце августа, а может, в начале сентября 1942 года к ним в дом вошли финские солдаты и с ними человек в солдатской русской шинели. Мы, подростки, конечно, поспешили туда — узнать в чем дело. Войдя в дом, увидели человека в шинели, обросшего, грязного, в рваных ботинках. Это был Алексей, сын Анны Яковлевны. Он стоял перед ней и, плача, пытался что-то ей объяснить, но она гневно ругала его всякими словами и, не приняв в дом, не дав ни есть, ни пить, прогнала его вместе с солдатами. Из отрывков слов Алексея мне запомнилось, что воевал он где-то под Тумбой, в партизанах. Их отряд разбили, он более двух недель шел по лесам, питаясь одной брусникой. Обессиленного, его подобрали финские солдаты. Мать прогнала его, очевидно подумав, что он сдался в плен добровольно, она была по-своему патриоткой и очень переживала, что сын предался финнам. Солдаты увели Алексея и отправили в концлагерь».

А вот и второй эпизод. Ф. П. Сонников сам не был очевидцем его, но хорошо помнит, что рассказывалось в селе об этом:

«Летом 1943 года в село пришли трое наших, одетых в форму финских солдат. На одном была форма финского егерского офицера. В начале села они встретились с финским сержантом, который заподозрил что-то неладное, потому что офицер неправильно ответил на приветствие. Сержант сообщил об этом коменданту села, и им вдогонку (дорога шла от Падан к мосту) выслали финских солдат на велосипедах. Между Паданами и Терманами (так называется деревня у моста) между нашими и финнами был бой, все трое погибли. В одном из них, который был в форме офицера, признали Алексея Ивановича Грябина, и мать его, Анна Яковлевна, была выслана в концлагерь. Хоронить погибших финны не разрешили, так они и лежали в болоте больше года, до прихода наших войск и освобождения села. Паданы освободили 30 июня 1944 года, а осенью тела погибших были захоронены в братскую могилу на кладбище, а затем в 1957 году были перезахоронены в ныне существующую Братскую могилу».

Записи обоих воспоминаний сделал в феврале 1984 года Тайсто Кайнулайнен.

Когда я впервые прочел их, то пережил состояние восторга и смущения. Нет, это не просто два свидетельства о прошлом! Это же два эпизода из единой, складывающейся на наших глазах народной героической легенды о матери и сыне в суровую годину войны! Это же традиционный фольклорный сюжет о матери, отринувшей неверного присяге сына, который потом, искупая вину, гибнет в неравной схватке с врагом чуть ли не на пороге родного дома! Значит, живы еще славные героические и эпические традиции в карельском народе, коль в наш, далеко не фольклорный век, рождает он события и сюжеты такой драматической силы! Самое подходящее место ему — в поэтической руне новой «Калевалы», или в былине, или в исторической песне. Даже в современной поэме автору пришлось бы многое додумывать, во всяком случае, объяснять читателю — как сыну удалось бежать из плена, где взял он вражескую форму и оружие, зачем на безрассудный шаг и на гибель потянул за собой двух товарищей.