Дмитрий Гусаров - Партизанская музыка [авторский сборник]

Так уж повелось, что где-то на середине пути, как только обоз, преодолев самую тяжелую гать, выбирался на широкое плоскогорье, тянувшееся версту или две, взмокшие от старания ездовые уже не возвращались к своим лошадям, а шагали рядом со старшинской телегой, ожидая, когда появится красивый кожаный портсигар, плотно набитый душистым табаком. Старшина по молодости курил трубку, он любил помедлить, поблаженствовать, подолгу очищая ее от воображаемого нагара, продувая и отплевываясь. «Отцы» предпочитали солдатскую махру, командирский, слишком легкий табак был им без большой надобности, благо чем-чем, а махоркой армейский паек никого не обижал, но старшинский портсигар давно стал вроде трубки мира у индейцев, и они ждали, когда он пойдет по рукам.

Старшина, сидевший боком на высокой поклаже, уже потянулся в карман за портсигаром, уже успел вынуть его из кармана, но, глянув вперед, словно бы оцепенел и весь сменился с лица.

Обоз как раз вытянулся на лесную поляну, и там, в самом ее конце, в ста метрах от передней лошади, стояли на дороге шесть человек в финской военной форме и с оружием. В их позах не было ничего угрожающего, они просто стояли и ждали, когда обоз приблизится к ним, даже винтовки держали кто у ноги, кто за спиной, но командир уже не сомневался, что случилось самое страшное и по краям поляны конечно же расположена засада.

Он глянул на свою команду и пришел в ужас: ни у одного из «отцов» не было с собой оружия — винтовки покоились на повозках.

— Мать вашу! В ружье! Занять оборону! — истошно закричал он, хватая автомат и скатываясь с повозки.

«Отцы» растерянно засуетились, не все еще поняли, что произошло, но привыкшие делать то, что делает более понятливый и находчивый, они, пригибаясь и подныривая под головами лошадей на безопасную сторону, засеменили каждый к своей повозке и вскоре залязгали затворами винтовок. Умные обозные кони тоже почувствовали что-то неладное и остановились.

— Не стреляйте! — донеслось спереди. — Мы свои!

— Кто такие? — крикнул старшина, успевший с автоматом наготове выдвинуться к середине обоза.

— Свои! Свои! — отозвалось сразу несколько обрадованных голосов. — Мы из плена!

Старшина уже понял, что беда миновала, но все еще остерегался поверить в это до конца.

— Оружие на землю! Самим отойти на десять шагов назад! Старший ко мне, остальные на месте! — все громче и четче командовал он, радуясь, что каждое его приказание мгновенно исполняется.

Через полчаса задержанные были тщательно обысканы, их оружие упрятано под брезент на повозке старшины, все основное и необходимое выяснено, и пора было трогаться отсюда, но старшина медлил, все еще не решив, как держаться дальше. Пленные вперемешку с ездовыми сидели на обочине, хрустели ржаными сухарями, курили крепкую махорку и были счастливы безмерно. Старшина вглядывался в их заросшие, черные от загара, копоти и усталости лица, то верил, то не верил всему, только что услышанному, пытался настроить себя на самые добрые чувства, но мешала чужая, неприятная сизо-зеленая форма, в которую были одеты беглецы. Смешно и даже обидно получается — за два года войны он впервые так близко видит эту форму на живом человеке, а человек-то оказывается своим, советским… А так ли это? Вдруг тут какая-то провокация?

Трое по-русски говорят с явным чухонским акцентом. Двое других — тоже какие-то темные. Один, по всему видать, из образованных, за словом в карман не лезет, все замечает, все понимает. Второй — мрачный молчун, так и зыркает вокруг перепуганным взглядом, того и гляди — сиганет куда-нибудь в сторону… Татарин он, что ли? И лишь эта раненная в ногу девушка вызывает полное доверие: тут уж не ошибешься, истинная деревенская русачка, простодушная и открытая, у нее на ясноглазом круглом лице все написано — сплошная радость и счастье, что спаслись из плена…

Старшина понимал, что задержанных надо бы не тащить на запад, в гарнизон, а сразу препроводить в дивизию, тем более что обоз находился где-то на полпути, но людей для сопровождения у него не было. Двоих из возчиков он мог бы, пожалуй, отрядить, но какая из этих «отцов» охрана — потом беды не оберешься, если случится что-либо.

Самому мотаться туда-сюда, бросать обоз — тоже не годится. Нет уж, он доставит пленных в гарнизон, а там начальство пусть само разбирается.

Конечно, было бы куда лучше, если бы эти шестеро были не бежавшими из плена, а настоящими финнами, захваченными в плен. В таком случае задержавшему их могли и награду дать. Конечно, коль начальство захочет… А тут что возьмешь? Сколь ни возись, сколь ни старайся — нет повода. Вот окажись они подосланными вражескими лазутчиками — тут иное дело. Тут и на орден могло бы потянуть. «Отцы» подтвердят, как смело и решительно было проведено задержание. Этот шанс не надо сбрасывать со счетов, еще неизвестно, как повернется дело при расследовании. Уж больно складным выглядит этот их побег. Все как по нотам разыграно — и форма, и оружие, даже три гранаты при них… Из плена в наше время так не бегают. Тут особистам будет в чем разбираться…

— Слушай мою команду! — поднялся старшина и поправил висевший на груди автомат. — Объявляю порядок движения! Двигаемся в прежнем порядке. Задержанные идут перед моей повозкой. Строем. В колонне по два. В сторону не сходить.

— Мы не задержанные! Мы сами дожидались, чтоб встретиться с вами! — возразил старший из группы, назвавшийся бывшим сержантом.

— Разговорчики! — повысил голос старшина. — А вы, отцы святые, что рассиропились? А ну, подтянись! И смотрите мне!

Он видел, как мгновенно потухло оживление на лицах не только пленных, но и обозников.

— Раненую хотя бы посадите в повозку, — мрачно попросил старший из пленных.

— Раненой найдем место на повозке… Трогай!

ИЗ ПИСЬМА Р. С. НИЩЕВА ОТ 14 ИЮЛЯ 1987 г.

«Через два-три часа пути обоз прибыл в расположение своей части. После официальной, несколько недоверчивой встречи нас покормили, дали немного отдохнуть, затем, кажется, усадили на повозку и в сопровождении конного офицера направили в штаб дивизии или армии (нам это не объясняли, конечно) по той же дороге в юго-восточном направлении.

Примерно через два-три часа движения нас нагнал всадник-офицер, по званию старше сопровождавшего нас офицера. Офицер (как оказалось — пограничник) потребовал от нашего офицера передать ему задержанных. Сопровождавший нас офицер ответил пограничнику, что он ему не подчиняется и людей ему не передаст. Пограничник вернулся обратно.

Еще примерно через два-три часа движения мы достигли намеченной точки, где нас встретил офицер контрразведки.

После короткого разговора с Черновым (как со старшим группы) офицер контрразведки позвал к себе меня с дневником, который я вел на всем пути побега. Я дал необходимые объяснения по дневнику, ответил на заданные вопросы. Офицер дневник у меня забрал.