Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

— Как не люблю? Что ты, Рута, погоди!.. Одну минутку…

Но смуглянка, не переставая улыбаться, открыла калитку и поспешила домой. До него донесся только стук ее каблучков.

Симон подскочил к калитке, попытался открыть ее, но калитка оказалась на запоре.

Он постоял несколько минут и, опустив голову, медленно подался домой.

Шмулик Сантос, все еще скрываясь в кустах, осторожно следил за удрученным сержантом, всей душой сочувствуя ему, жалел его, но ничем не мог помочь. Он знал, что с Рутой не так-то просто сладить… Она не одного парня в поселке часто ставила в затруднительное положение.

После того как проводили из поселка и Лукашивки молодых парней, люди ходили как в воду опущенные.

И не только девушки, тосковавшие по своим любимым и женихам, не только матери, у которых сердца замирали от дурных предчувствий, не только музыканты, которые осознали, что это будет пустая весна и пустое лето — без свадеб, без веселых торжеств, и виноградники, и фермы, и бригады как-то осиротели.

Все скучнее и унылее становилось в Доме культуры. И даже когда вечерами включали огромную радиолу и из ее широко раскрытой пасти вырывались звуки польки, танго, фрейлахса или чардаша — танцплощадка не заполнялась. Некому было танцевать.

Не слышно было задорных, веселых шуток присяжных острословов, не слышно было громкого смеха неугомонных танцоров. Все выглядело совсем иначе, чем несколько дней назад.

Опустел виноградник, вокруг стало как-то пусто, неуютно. Девушки и женщины, пожилые люди и старики ходили возле своих лоз и были чем-то озабочены, опечалены. По дорогам не носились озорные парни на повозках, вожжи держали девушки и женщины, погоняя лошадей, которые их не слушались и сердито косились; почуяв, что нет привычных ездовых, лошади не повиновались погонщикам в юбках и передвигались, как им хотелось.

Машины стояли в хоздворе в гаражах — ушли на службу бравые шоферы и механики. Не ладились дела и на электростанции. То и дело свет гас, капризничали движки, и люди не знали, как помочь беде, новый электрик еще не вошел в курс дела. Нормальный ход жизни в хозяйстве нарушился, и это всех удручало.

Мрачные мысли не оставляли людей. Еще не бывало такого, чтобы в начале весны, в разгар полевых работ на полях, на винограднике, призывали в армию всех молодых ребят. Обычно, когда призывали кое-кого из незаменимых работников на воинскую службу, Перец Мазур или Петро Гатчинский звонили в район, сердились, протестовали: как это, мол, в такую горячую пору забирают механиков, шоферов, бригадиров, звеньевых, и кончалось тем, что доставалось начальникам из районного военкомата. А теперь, когда попытались попросить, чтобы несколько специалистов оставили хотя бы на время весенних полевых работ, председателям ответили очень резко. Что, они газет не читают? Не знают, что международная обстановка напряженнее, чем когда бы то ни было?

После такого ответа и Петро Гатчинский и Перец Мазур совсем приуныли.

Да, никуда не денешься. Становится все более тревожно. Дела, выходит, из рук вон плохи.

Весенними вечерами уже не слышны были песни девчат, умолкли хороводы в Ружице, в Лукашивке. Ребята в школе тоже как-то присмирели, не шумели, как прежде, когда спешили в школу и возвращались оттуда.

Каждое утро Леся шла на уроки с увесистой пачкой детских тетрадок и каждый раз сворачивала до начала занятий к Сантосам — узнать, нет ли каких весточек от солдата, рассказывала, что он ей пишет. А писал он ей почти каждый день. Письма к ней были полны любви, и ей не хотелось их показывать. Леся приходила к Сантосам также и после уроков и просиживала целыми часами. Закатав рукава, она помогала Руте по дому, и здесь уже так привыкли к этой доброй, скромной девушке, что, когда она не могла прийти, с тревогой допытывались, все ли у нее благополучно. Родные с нетерпением ждали возвращения Шмулика, тогда бы сразу начали строить молодым новый дом.

За это время Леся особенно подружилась с Рутой и уже не могла обойтись без нее. Они почти не расставались, дружески делились своими горестями и радостями. В свободное время Леся прибегала в звено подружки, помогала обрабатывать лозы. Девчата и женщины посмеивались — не время ли Лесе бросать своих учеников и перебраться в звено Руты? Предлагали выделить участок, будут записывать ей трудодни, как всем.

Рута внимательно присматривалась к Лесе. С того дня, как брат уехал, она очень изменилась. Рута не могла понять, что произошло с подружкой. Она совсем не такая, какой была перед отъездом брата. Рута и не подозревала, что Леся так любит его, так много думает о нем.

Леся не переставала говорить о Шмулике, и когда Почтовая Рейзл приносила ей новое письмо, она, прыгая от радости, обнимала и целовала почтальона.

Письма она получала хорошие, длинные, и когда читала, то вся сияла от радости, и лицо ее озарялось счастьем.

Не без зависти смотрела на нее Рута. Ее и родителей Шмулик не часто баловал письмами. К тому же они были короткими и скупыми на слова.

«Видно, у них настоящая любовь», — думала Рута, глядя на счастливое лицо подруги. Большая, нежная любовь, о которой она знала больше понаслышке… Должно быть, и здесь нужно иметь счастье. Хоть Рута и считалась в Ружице красивейшей среди красивых и многие добивались ее любви, она еще никого не любила… Кроме молодости и привлекательности, у девушки был недостаток, сильно мешавший ей в жизни: она была смела до резкости и остра на язык. Ее слова ребята боялись, как огня. Метким сравнением она могла ошарашить любого парня. Могла поставить его в смешное и глупое положение перед всеми.

В Ружице люди часто говорили Гедалье Сантосу, что его главной ошибкой было то, что Рута родилась девчонкой. Ей следовало родиться парнем…

После выступлений на сцене в Доме культуры, где ее так восторженно принимали, Руте частенько приходилось одной возвращаться домой, мало кто из ребят решался предложить себя в провожатые. Ее боялись, даже избегали, не решаясь ни пошутить, ни тем более позволить себе какие бы то ни было вольности, хотя, возможно, опа не всегда была бы против…

Девушки куда менее привлекательные, но более доступного характера, охотно соглашавшиеся гулять с ребятами и ходить с ними в лес, к роднику, в конце концов обретали свое счастье и выходили замуж, не без зависти, правда, поглядывая на Руту, с которой их благоверные продолжали не сводить очей.

Для всех подружек Руты тем большей неожиданностью оказался видимый успех Холодного Ангела, как в шутку окрестили сына Менаши-бондаря. И никто не мог себе представить, как он нашел ключ к сердцу этой недоступной девушки.

Вообще-то люди уважали тихого, скромного Симона. Такого работника трудно было найти, но он слишком уж молчалив и скромен, более того, застенчив не по годам, и над ним исподтишка потешались. Он не терпел и не понимал, или делал вид, что не понимает шуток. Бывало, при нем рассказывали смешные истории, анекдоты, от которых иные хватались за животы, а он оставался равнодушным, слушал без тени улыбки. Пожмет плечами — и пройдет мимо. Однако, если над ним подшучивали, не молчал.