Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

Иногда, бывало, как рассердится, только держись. Это был сильный, волевой, несколько внешне нескладный парень, постоянно чем-то озабоченный, будто вся тяжесть земного шара свалилась именно на его плечи.

Хотя голова у него была ясная, наука давалась ему с трудом. В школе засиживался по два года в каждом классе; по этой причине Рута и догнала его, когда-то училась с ним в одном классе. Симон всегда был к ней неравнодушен, терял под ее насмешливым взглядом последние остатки сообразительности. Он смотрел на нее влюбленными глазами, когда она решала за него задачи или подсказывала ему шепотом, когда он стоял у доски с растерянным видом, не имея представления, что следует написать на этой доске, а что ответить учителю…

То, что Симон был в классе самым старшим, удручало, и не так его, как отца. Убедившись, что большого ученого из сына не получится, он посоветовал Симону учиться премудрости бондарного ремесла. Но и эта наука не совсем давалась ему; тогда он пошел в обучение к Гедалье Сантосу, сперва на виноградную плантацию, затем по линии виноделия. Здесь он нашел свое призвание. Возле прессов, где давили виноград, он творил чудеса, работал за троих, и Сантос был от него в восторге. Правда, парень оставался таким же убежденным молчальником, как всегда.

Подчас люди говорили бондарю:

— Послушай, Менаша, мы начинаем подозревать, что это не твой родной сын. Уж не подменили его тебе в свое время?..

— Почему вы так думаете, разве он на меня не похож?

— Нет, похож. Но сходство только внешнее, а вот скажи, как случилось, что он у тебя вырос таким молчаливым и стеснительным? Тебя хлебом не корми, дай только поболтать, а он — все молчит да молчит!

— Ничего. Придет время, и он заговорит! То, что ему нужно сказать, он скажет и без посторонней помощи.

Местных девчат меньше всего трогало то, что Симон молчалив. Они не без интереса присматривались к этому отслужившему сержанту, и их больше тревожило то, что, придя на танцы в клуб, он первое время стоял в сторонке и никого из них не приглашал. Музыка гремела, трудно было устоять на месте, но его это ничуть не трогало: молча смотрел, как танцуют другие.

— Послушай, сержант! — смеялись девчата. — Что же ты стоишь как на часах? Как бы у тебя ноги не срослись.

А он только смущенно улыбался, отмахивался, не вступая в разговор, будто говорил девушкам: «Не мешайте мне смотреть, как другие танцуют. Меня танцы не увлекают».

Бондарь как-то сказал, еще до того, как сын ушел в армию:

— Пусть стесняется. Придет время, он найдет кому голову вскружить. Успеется. Его невеста уже родилась. Недолго ждать!

Но Холодный Ангел оставался по-прежнему недотрогой да таким и ушел два года назад на воинскую службу. На Дальнем Востоке, где он служил, девушек не было, и там он себя сразу почувствовал отлично. Целиком отдался учебе, муштре и стал образцовым, строгим к себе и другим сержантом.

— Ничего, в армии из него человека сделают, — повторял отец и как в воду глядел: вскоре получил письмо от командования части, где бондаря начальство благодарило за то, что воспитал такого дисциплинированного бойца, отличника боевой и политической подготовки.

Тогда Менаша еще не знал в точности, чем это пахнет. Но как ни говори, это было хорошо.

Отслужив три года, Симон, сын бондаря Менаши, возвратился домой возмужалым, повзрослевшим, но еще более молчаливым и сдержанным, чем до этого. Подтянутый и ‘выдержанный, он вернулся не простым солдатом, а с лычками сержанта. На его широкой груди красовалось множество значков. И чего там только не было: и «Ворошиловский стрелок», и «ГТО», и «Отличник боевой и политической подготовки», много разных других. Да еще ко всему — значок парашютиста. Несколько раз Симон прыгал с самолета с парашютом.

Вдобавок он привез несколько Почетных грамот от начальства. Когда Симон шагал по местечку в своем новом мундире со всеми значками на груди, в хромовых, начищенных до зеркального блеска сапогах, все смотрели на него с почтением, и ребятишки толпой бежали за ним, скандируя:

— Ать, два, левой! Левой! Ать, два, левой! Рота — стой!

Менаша был на седьмом небе. Люди глядели на сержанта совсем другими глазами, и никто уже не отваживался даже про себя называть его Холодным Ангелом. И когда девчата проходили мимо его дома, они поправляли волосы и украдкой прихорашивались.

Уже через несколько дней, вернувшись домой, он придирчиво надраил хромовые сапоги, пригладил пышную шевелюру и отправился в клуб на танцы. И не успел оркестр заиграть вальс, как сержант, подтянувшись, смело шагнул к гурьбе смущенных девчонок и одну из них пригласил танцевать. Это была Рута Сантос.

Все пристально наблюдали, как он танцует, и пришли к единодушному выводу, что Холодный Ангел не зря служил три года. Ко всему и танцевать научился. Все поражались, как ловко все это у него получается. Девушку он держал за талию, как держат драгоценный сосуд, когда идут по скользкому полу, а лицо было напряженным, без тени улыбки. Казалось, он замер и не дышит, будто делает какую-то тонкую и чрезвычайно сложную работу.

— Симон, веселее! Не надо быть таким серьезным, это тебе, брат, не винтовку держать! — негромко, но все настойчивее подсказывали ребята, понаторевшие в этих делах. Но сержант не обращал внимания на советы. Он продолжал танцевать как умел, держась от своей партнерши на почтительном расстоянии.

Иные ребята кружились в кругу, стараясь ближе прижать к груди своих избранниц, даже умудрялись на ходу незаметно чмокать их в губы, а то и приподнять на руках и закружить так, чтобы они завизжали. А он, Симон, — упаси господь! Он даже не глядел на свою партнершу.

И тут один из соседей, глядя на сержанта, сказал Менаше:

— Знаете, Менаша, что я вам скажу. Если б ваш сынок обладал вашим язычком, вашей мудростью, Рута Сантос уже давно влюбилась бы в него.

— Как же она может в него влюбиться, — тихонько вставил кто-то, — если он ее боится как огня?.. Держится от нее на расстоянии полукилометра.

— Чего вы хотите? — вмешался Симха Кушнир, наблюдая за танцующей парой. — Он правильно танцует. В армии его так воспитали. Танцевать надо вежливо… Поняли?

Все эти дни Менаша делал все возможное, стараясь, чтобы Гедалья и Нехама заставили дочь не упустить такого чудесного жениха. Как-никак Менаша и Гедалья старые друзья, не один пуд соли съели, испытали и сладкое и горькое, почему же им не породниться? Симон ведь отличнейший парень. Она у него будет жить, как царица, на руках он ее будет носить. А то, что парень немного стеснительный и малоразговорчивый, — невелика беда. Зато Руту языком бог не обидел. Вот и будут дополнять друг друга…

Но родители внимательно выслушивали бондаря и твердили одно: дочь у них уже не маленькая и все зависит от нее и от сержанта. Пусть они сами решают. Право, не стоит вмешиваться в любовные дела. Никто не говорит, что Симон плохой жених, но это уже не дело родителей. К тому же зачем пороть горячку: ребята еще молоды и все у них впереди.