Владимир Макеев - Кому светят звезды

— Почти по Михаилу Юрьевичу Лермонтову. Люблю я его стихи.

Помолчали. Немного погодя комиссар спросил:

— К нашей лесной жизни привыкаешь?

— Привыкаю помаленьку, — ответила Катя. — Люди здесь замечательные, со многими перезнакомилась.

— Кроме комиссара, — улыбнулся Петров. — Всего разок переговорили накоротке и расстались. Знаешь, где я пропадал последние дни? Занимался наиважнейшим делом: собирал по окрестным деревням продукты для обоза в Ленинград. Цены им сейчас там нет…

— Да, товарищ комиссар, хлеб там давно дороже золота. Да и тепло — тоже. Дров-то нет.

— Советские люди и в оккупации остались советскими людьми. Отрывают от себя и детей, отдают ленинградцам. Заготовили кое-что, но маловато. Надо в дальние села идти.

— Я бы тоже хотела помочь землякам, — вздохнула Катя.

— Из тебя — ленинградки — будет прекрасный агитатор, — сказал комиссар. — Об этом задании «не по специальности» и речь. А потом, когда соберем обоз, пойдешь вместе с ним к линии фронта. Возможно, потребуется связь с Центром. Здесь пока Валюша будет.

Над зимним лагерем легла вечерняя тьма, и в штабной землянке собрались партизаны, которым поручалось готовить обоз. Несколько напутственных слов сказал им Иван Гаврилович Колобов: городу трудно, собрали хлеба пока мало, надо идти в дальние деревни, рассказать о положении в Ленинграде, селяне все поймут, поделятся продуктами.

— Давайте посоветуемся, как все побыстрее и потолковее проделать, — заключил Колобов.

— В Михалевке дадут, что смогут, я знаю, — поднялся с места круглолицый Костя Рыжий, партизан с обветренным лицом, фамилию которого Вологдина так и не узнала. — В Бартеньевке — тоже. А дальше? Повезем как? Обмозговать требуется. Перекроет фриц дороги, коль слух об этом пройдет.

— Разве к фронту одна дорога? — нетерпеливо перебил Оборя. — Наверняка с десяток найдем. По какой-нибудь, да проскочим.

— А как знать, на какой фашист караулит? — с сомнением проговорил Костя.

— Идти надо в стороне от главных дорог. Разведку и охранение, само собой, иметь, — сказал комиссар.

— А вдруг большими силами ударят?

— С конца что-то мы начали, товарищи, — поднялся со скамейки командир отряда. — Продуктов пока собрано мало. Надо создавать в дальних деревнях пункты сбора продовольствия.

— Верно наша голова говорит, — поднялась из угла, куда едва доставал струившийся от керосиновой лампы тускловатый свет, пожилая женщина в телогрейке. — Мы, марьяновские, успели кое-что поховать в ямах. А фашисты и полицаи редко в наши края наведываются. Пудов сто дадим ленинградцам.

— Спасибо, Игнатьевна. Скажу еще, что списков, кто и что дал, составлять не будем, — добавил Колобов. — Но оприходовать надо все до последнего зернышка… Есть у кого еще какие соображения? — помолчав, спросил Иван Гаврилович. — Нет? Тогда прикинем, товарищи, кому и куда идти…

За час до рассвета Петр, Костя и Катя отправились в дальнее селение. Ночной морозец подсушил снег, и он тихо поскрипывал под розвальнями. Катя задремала.

В селе, куда они приехали, ни немцев, ни полицаев не оказалось, так что удалось даже провести собрание.

— Поможем Ленинграду! — поддержали партизан колхозники. — Продуктов наскребем. А вот с лошадьми для обоза у нас худо. Тех, что получше, летом сорок первого в нашу армию отдали, поплоше остались, да немцы забрали. Но несколько лошадок будет.

— Тебе поручаю прием запасов, — распоряжался Оборя, обращаясь к Кате. — Я буду старшим учетчиком, грузчиком и разнорабочим.

— В начальство выбиваешься, ишь сколько должностей нахватал, — засмеялась Катя. — Вот смотри, первый дарщик идет. — Она показала на приближавшуюся к конюшне женщину с мешком за плечами.

Пришла старая сельская учительница. Она принесла полпуда ржаной муки.

— Возьмите, довоенная еще. Ребятишкам берегла, да такой случай, отказать нельзя.

— Спасибо! От всех ленинградцев спасибо, — сказала Катя.

— Что вы? О чем? За такое дело вам надо в ноги поклониться, — ответила учительница и, не оглядываясь, ушла в деревню.

— Чудесные люди, — растрогался Оборя, укладывая мешок в розвальни. — Гляди-ка, целую повозку волокут!

Впрягшись в сани вместо лошади, несколько стариков везли большие серые мешки. Сзади возок подталкивала худенькая женщина. Резиновые боты проваливались глубоко в снег. Капельки пота стекали с ее усталого лица. Костя с Петром подбежали к саням, взялись за оглоблю, и сани покатились быстрее. Женщина едва успевала за ними.

— Хранили подальше от чужих глаз, в яме, — сказал, оглядывая возок, седой, сухопарый старик. — Трактористом сын работал. Запасли хлебушка не на одну зиму.

— Себе-то оставили? — спросил Оборя, заметив, как грустно пожилая женщина смотрит на мешки.

— Сами перебьемся, — ответил хозяин.

И в этой маленькой деревеньке, и в других местах люди несли партизанам все, что могли: зерно, крупу, мясо, масло. Не испугались фашистов и полицаев, поделились, хотя у самих было в обрез.

Погода стояла сумрачная, землю укрыли туман и низкие облака. В сырое промозглое утро и двинулся к линии фронта обоз с продуктами.

К ночи ударил мороз. Потная, промокшая в дневную оттепель одежда превращалась в ледяной панцирь. В мокрых валенках намерзала корка льда; у тех, кто в сапогах или ботинках, обувь, будто колодки, плотно сжимала уставшие, отекшие ноги. Костер не разведешь, не обсушишься. Заметят обоз гитлеровцы — провалится с таким трудом подготовленная операция. Надо было терпеть ради Ленинграда, и партизаны обнаруживали величайшее терпение.

На другой день распогодилось, посветлело. Пришлось идти только темными вечерами да ночами. Катя шагала за Петром, стараясь ступать в его широкие следы. Сани спустились с поросшего орешником косогора и оказались в низине. В глубоких сугробах по брюхо утонули и остановились вконец измученные лошади. У саней встали партизаны и сопровождавшие их селяне. Набившийся в валенки снег таял, мокрые ноги ныли от холода.

— Как назло, на открытом месте застряли, — с тревогой сказал Оборя. — Светает. Полетят фашистские самолеты — увидят. Начнут фрицы разбираться, что за оказия. Придумать бы что-нибудь.

— По-моему, начальство за нас уже что-то решило, — тихо отозвалась Вологдина. — Слышишь, командир людей к первой подводе скликает.

Они прошли вперед, Колобов подождал, пока собрались все, и, словно не замечая усталых лиц, сказал:

— Позади трудная ночь. Лошади выбились из сил. Придется утаптывать перед ними снег. За лощиной — лес, там и сделаем привал.

Партизаны одобрительно закивали. Распрямились согнутые усталостью спины.

— Коммунисты и комсомольцы, вперед! — сказал комиссар. — Вологдина, идите к первой лошади, поведете ее под уздцы, следом другие потянутся.