Владимир Макеев - Кому светят звезды

Вологдин проснулся рано. Должно быть, оттого, что сквозь щель сдвинутой оконной занавески на лицо упал игривый луч солнца. Осторожно, чтобы не разбудить товарищей, встал и подошел к открытому окну домика. На расцвеченных осенью деревьях осеннее солнце серебрило кружевные нити паутины. Сквозь сетку этих нитей на неширокой тропинке увидел старшего лейтенанта Калашникова. Михаил вылез из окна, подошел к парторгу эскадрильи и, поздоровавшись, сказал:

— Пока поздняя птичка зевает, ранняя уже клюв прочищает.

— Сделал зарядку, отдыхаю. Благодать.

— Новостей нет? Как там?

Парторг понял Вологдина без пояснений. Там — это под Синявином и Мгой. Все лето 1942 года шла усиленная подготовка немецко-фашистских войск к новому наступлению на Ленинград. На помощь группе армий «Север» прибыл «покоритель Севастополя» фельдмаршал Манштейн с частью сил своей 11-й армии и осадной артиллерией. В то же время в глубокой тайне готовилось наше наступление под Синявином. Командование Ленинградского фронта скрытно накапливало резервы, заводы неуклонно увеличивали выпуск вооружения и боеприпасов. Городу Ленина помогала вся страна, несмотря на то что тяжелые, ожесточенные бои шли на юго-западном направлении. Целью операции Ленинградского и Волховского фронтов был прорыв блокады Ленинграда. И вот сейчас, в сентябрьские дни, рванулись к Синявину и Мге наши сухопутные части.

— Был в штабе. Все без перемен. У фашистов сильная оборона. Надо помогать матушке-пехоте. Техники уже готовят самолеты. И я всю радиоаппаратуру проверил. Возьми меня с собой за воздушного стрелка!

— Ваше дело не в задней кабине летать, а поднимать на земле наш моральный дух, — ответил Вологдин.

— Я рапорт подал. На передовую, в пехоту прошусь. Вчера допоздна говорили с командиром эскадрильи.

— И что же Гусев?

— Что? Злится. Рапорт порвал. Что ж, недолго новый написать, как положено, на имя старшего начальника.

— Правильно он сделал. Ваше место здесь, у нас. Народ вас уважает. Так что в каждом успехе эскадрильи — частица вашей души, вашего труда. А у вас есть талант на такое слово.

Назад, к домику летчиков, шли быстро. Михаилу предстояло готовиться к вылету для поддержки войск, атакующих Синявино.

Взметнулась в воздух и растаяла зеленая ракета. «Илы» пошли на взлет. Вологдин вел шестерку самолетов над еще не пожухшими лугами, желтеющими массивами лесов. Внизу промелькнули речка, лес, заболоченные поляны… А вот и окутанный дымом передний край.

Бомбы оторвались от пикировавших штурмовиков. Над землей взметнулись бревна дзотов, куски дерна и кусты, маскировавшие траншеи. Пушки и пулеметы «илов» не давали фашистам поднять голову. Видно было, как в дым и пламя ринулись наши атакующие цепи.

Советские штурмовики легли на обратный курс, и тут Михаил увидел группу «юнкерсов». Девятка Ю-87 шла к позициям наших войск. «Под бомбежкой «костылей», — так называли Ю-87,— заляжет наша пехота, погибнет много бойцов. Нельзя пропускать врага. Мы не истребители, и все же необходимо принять воздушный бой», — подумал капитан и скомандовал:

— Внимание! Атакуем «юнкерсы»! Заходите со стороны солнца!

Огонь пушек и пулеметов шести краснозвездных машин внезапно обрушился на противника. Неимоверно задрав стабилизатор, рухнул, охваченный пламенем, ведущий Ю-87. Расшвыривая бомбы куда попало, удирали остальные вражеские самолеты. Вологдин снова передал по радио: «Теперь домой!»

Для Михаила и других летчиков это был первый бой, когда штурмовики действовали как истребители. И бой этот удался.

Несколько попыток наших войск прорвать блокаду Ленинграда не увенчались успехом. В течение сентября и до 6 октября советские соединения и части вновь и вновь пытались разорвать кольцо. Они наносили удары под Синявином, на Мгу, у Невской Дубровки и в районе Ям-Ижоры…

Похожими друг на друга были задания для «илов»: непосредственно поддерживать пехоту штурмовкой вражеских позиций. Все активнее противодействовала налетам фашистская авиация, поэтому «илы» стали летать вместе с истребителями прикрытия.

В погожий сентябрьский день в небо ушла шестерка штурмовиков во главе с Вологдиным. У кромки аэродрома к ним присоединились четыре «яка».

Четыреста килограммов бомб положил каждый «ил» на занимаемые противником высоты. Еще гремели на земле разрывы, когда в воздухе появились «мессершмитты».

— Связываю боем, «горбатые», уходите! — передал по радио старший лейтенант, командир звена истребителей.

«Яки» рванулись наперерез «мессерам». С короткой дистанции командир звена ударил по ведущему фашистскому самолету. Тот свалился на крыло и потянул за собой дымный шлейф. Капитан не успел похвалить аса-истребителя, как на месте «яка» вспыхнул огненный шар, — видимо, вражеский снаряд угодил в бензобак. Зато ведомый меткой очередью сразил второй «мессер», и тот развалился на куски. Остальные немецкие самолеты вышли из боя. Наши истребители не стали их преследовать, поскольку имели задачу защищать штурмовики.

На земле вернувшихся из полета летчиков встретил парторг Калашников.

— Ну как слетали? — спросил он Вологдина.

— Мы нормально, — ответил Михаил, — а вот истребители один самолет потеряли. И какой лихой парень был его пилот. Одного «мессера» с первого захода срубил, второго ведомый развалил.

— Да, на войне без потерь не бывает, — вздохнул парторг. — Вот другие постоянно жизнью рискуют, а я из-за земных дел реже других летаю.

— Сегодня, к примеру, два дзота на воздух подняли. Считайте, что один из них на вашем счету!

— Спасибо на добром слове. Но хочу, чтобы о сегодняшнем бое вы не одному мне, а всей эскадрилье рассказали.

— Хорошо, подумаю, — не сразу согласился Вологдин, не ожидая такого поворота разговора.

— Пожалуйста, подумайте! В клубе завтра соберем людей. Или партийное поручение не нравится?

— О чем разговор, надо, так надо, — ответил Михаил. — Только когда готовиться? Скоро новый вылет.

— Зачем вам готовиться? Что видели, что чувствовали — о том и рассказывайте. А выводы и предложения? Вы человек опытный, думающий, не мне вас учить…

Вологдин встречался с товарищами — летчиками, техниками, механиками — почти каждый день, но в тот вечер в клубе смотрел на них со сцены так, словно не видел давным-давно. Они были одеты не в привычные глазам комбинезоны, а в кители и форменки. Такими, да еще всех вместе, их увидишь нечасто. Михаил обратил внимание на ордена, медали и голубые с золотом нашивки на рукавах. Их прибавилось и у летчиков, и у технического состава. «Не в наградах и званиях суть, — подумал капитан. — Они — свидетельство знаний, боевого опыта. И мой опыт кому-нибудь пригодится…»