Владимир Макеев - Кому светят звезды

Каждый день Вологдина выбирала новые маршруты и ходила неторопливо, приглядываясь до той поры, пока на город не опускалась густая вечерняя темнота. Увиденное вызывало двойственные, противоречивые чувства. Она радовалась, что видит город, как и раньше, красивым, чудесным, еще более мужественным, чем в прежнюю зиму. По больно было смотреть на разрушенное врагом — Гостиный двор, Кировский театр с закопченными от пожаров стенами, развалины госпиталя на Суворовском проспекте, поцарапанные осколками растральные колонны у здания бывшей Фондовой биржи; на истощенных голодом людей, засыпавших огромные воронки от бомб и снарядов, на проемы пустых, без стекол и рам, окон.

Фронт по-прежнему грохотал недалеко от города. И все же Ленинград стал другим, совсем не таким, как прошлой зимой. На предприятиях и во многих домах вспыхнул электрический свет, заработали водопровод и канализация, даже прачечные и парикмахерские. Больше людей встречалось на улицах, и выглядели они по-иному, особенно женщины. Вместо черных и серых фуфаек на многих снова были нарядные пальто, мужские шапки-ушанки они сменили на платки и шляпы. Небольшая деталь, а говорила о многом: гораздо лучше, чем в прошлую зиму, жили ленинградцы. Распрямились, поздоровели, хотя по-прежнему грелись возле буржуек и недоедали.

Вологдина не знала, как охарактеризовать то новое, что появилось в облике горожан. Назвала по-своему — «привкус победы». Жители выстояли, пережили безмерно трудные дни. Самое мучительное осталось позади. Ждали хороших вестей с фронтов, с Ленинградского — больше всего…

Об этом как раз и размышляла Катя, неторопливо шагая по прямому, как стрела, Кировскому проспекту. У заснеженного, без единой тропинки, сквера, неподалеку от Кировского моста, свернула на улицу Горького, машинально отметив про себя, что мечеть напротив Петропавловской крепости летом выглядит гораздо наряднее — ярче блестят купола и стены.

На прогулку она нынче отправилась после обеда. А ранним утром побывала на продовольственном пункте. Получила по аттестату и аккуратно сложила в холщовый мешок небольшие свертки с овсяной крупой, сахарным песком, краюшку хлеба. У выхода со склада ее остановил сутуловатый ефрейтор.

— Сестренка, билет на музкомедию имею. На пачку махорки махну! — предложил он.

— А мне курева не дали, — отозвалась Вологдина, пристально посмотрев в совсем мальчишеское лицо, которого еще не касалась бритва. — Хлеба ломтик могу отрезать.

— Куда уж тебе хлеб раздавать, сама как спичка, — ответил ефрейтор, оглядывая висящее на пей свободно, словно на вешалке, пальто.

— Наверное, мне папиросы не положены. Я не курю и даже ефрейторского чина не имею, — улыбнулась Катя.

— Издеваешься? Мол, курица не птица, ефрейтор не командир! — засмеялся юноша. Вдруг посерьезнев, чуть торопливо проговорил: — Тогда так возьми. День рождения у меня, вот и дали. Бери. Сегодня «Сильву» ставят. Я уже видел. Сильва там голубоглазая, с белыми волосами. Чернявенькой должна быть девушка из цыганского Козьего болота. Правильно я говорю?

— Разве в этом дело? — возразила Вологдина.

— Верно, — согласился ефрейтор. — Главное, что театр в такое время работает и зрители в него валом валят. Хотя и обстрелы… В декабре сорок первого, рассказывают, рядом с театром снаряд взорвался. Понимаешь, удар, взрыв, стекла со звоном вылетели. Зрители с мест вскочили, многие к выходу бросились. Паника — дело серьезное, даже в зрительном зале. Артист, игравший главную роль, совсем не по либретто сказал: «Спокойно, товарищи, это случайный выстрел!» Никто не ушел, спектакль продолжался.

— А вы не артистом собирались стать? — помолчав спросила Катя.

— Мало ли кто и куда до войны собирался, — ответил юноша, стараясь придать лицу небрежность и значимость.

— Неудобно мне ваш билет брать, его ведь и за бешеные деньги достать невозможно, — смущенно проговорила Катя, не зная, как поступить.

— При чем тут деньги? — с обидой сказал ефрейтор. — Я от души предлагаю… А ты!

— Да и не вас имела в виду. Ходила к театру, не смогла билет достать. В кассах нет, и с рук никто не продает.

— Тогда тем более держи, сестренка, — протянул он узкую синюю полосочку бумаги. — А без курева обойдусь, вред от него один. Да и не курю я. Ребята попросили билет на табачок поменять. Сознаюсь им, что красивой девушке билет отдал.

Галантно раскланявшись, как артист на сцене, ефрейтор поспешно убежал. Катя прокричала ему вслед «спасибо». Уж не сои ли это? Нет, в руке у нее был настоящий билет с чернильным штемпелем «Сильва».

Она собралась в театр пораньше, рассчитывая успеть погулять до начала представления. Миновала поврежденное вражескими снарядами здание госнардома. Кирпичи так и лежали неубранными белыми большими холмами. Лишь кое-где сквозь снег проглядывали их красные бока.

Вологдина остановилась перед кричавшей крупными буквами листовкой, наклеенной на углу большого серого дома. Она уже знала о том, что напечатано в ней. Это был приказ Верховного Главнокомандующего об итогах недавних двухмесячных наступательных действий Красной Армии. В нем объявлялась благодарность воинам, отличившимся в боях на различных участках фронта, в том числе и при прорыве блокады города Ленина, сообщения о патриотических митингах на заводах и фабриках.

Где-то там сражался и Миша. Сказал на прощание: «Нет моих писем — значит, все в порядке. Плохое что случится, другие напишут». Видимо, и минутки свободной у него не было. Это естественно и просто. А может, в простом как раз и сокрыт глубокий смысл?

«Впрочем, — спохватилась Катя, — чего я здесь столько времени торчу? Пора в театр. Дальний крюк выбрала, через Республиканский мост…»

К Театру имени Пушкина, в помещении которого ставилась оперетта, она, однако, пришла за час до начала. В холодном, но все равно уютном фойе незаметно пролетело время. Потом в сверкающем позолотой зале, оттеняемой кричаще алой обивкой кресел, отзвучала увертюра, поднялся занавес, и полились звуки чарующей музыки Кальмана. Эдвин пел: «Помнишь ли ты, как улыбалось нам счастье…» Люди в зале сидели не шелохнувшись, забыв о войне, о блокаде, о всех несчастьях, обрушившихся на их непокоренный город.

Светлели лица зрителей, радостно бились сердца. Впереди еще немало испытаний, и наверняка еще у многих отнимет война жизнь, но думать об этом сейчас никому не хотелось. Сегодняшний вечер принадлежал искусству. Впрочем, как заметила Катя, после спектакля необычайно быстро растворилась толпа зрителей. Торопились: одни на дежурство, другие на работу, а третьи в окопы и блиндажи передовой.

Операция «Искра» успешно завершилась. Смертельные тиски вражеской блокады были разомкнуты, но полностью разбить их на этот раз не хватило сил. Занятая советскими войсками узенькая полоска земли вдоль Ладожского озера дала возможность лишь пустить в Ленинград поезда по дороге-ниточке под вражеским бомбовым и артиллерийским огнем. В самом городе продолжали рваться фашистские снаряды.