Владимир Макеев - Кому светят звезды

…Через несколько часов после беседы с командиром бригады Катя и Мятелков вместе с парнишкой-партизаном, одетым в серый большой ватник, туго перепоясанный узким ремешком, шагали к примостившейся на лесной опушке деревушке.

— Фашисты в деревне давно были? — спросила Катя у проводника.

— Летом наезжали один раз. На отшибе деревенька наша. Сейчас снегом всю замело, не больно-то проберешься!

— А свои из других деревень доберутся? — забеспокоился Мятелков.

— Наши придут. На самодельных лыжах прикатят. Самых надежных ребят оповестили. Не впервой, чай!

— А верно паренек сказал, что соберутся, — шепнула Катя журналисту, когда они вошли в просторную избу, порядком уже заполненную народом.

— Хлопцев и девчат пришло больше, чем приглашали, — с гордостью сказал Вологдиной встретивший гостей молодой партизан.

— Будем начинать! — предложил Мятелков.

Партизан согласно кивнул.

Олег Денисович подошел к небольшому, разукрашенному морозом окну, положил на подоконник несколько прихваченных из Ленинграда газет и, повернувшись к сидевшим на скамейках и на полу ребятам и девчатам, заговорил:

— Мне рассказали, что тут собрались представители от разных деревень. Так вот задача у всех нас общая — сделать так, чтобы земля горела под ногами фашистских оккупантов. Мы с этой вот женщиной, — показал Мятелков на Катю, — только сегодня из Ленинграда. Вы не представляете, как тяжело было в городе совсем недавно. А сейчас жизнь идет нормально. Город Ленина выстоял и скоро окончательно сбросит ярмо осады. Чтобы приблизить победу, рабочие трудятся на заводах по шестнадцать часов в сутки. Я прочитаю вам несколько сообщений из газет, где сказано, как работают и воюют люди.

Мятелков зачитал заметки из «Ленинградской правды», потом раздал привезенные газеты и продолжил свою речь:

— Тут собрались те, кто готов помочь Родине в трудный для нее час. Давайте начинать вместе, я ведь среди партизан тоже первый день. Екатерина Дмитриевна, — Олег Денисович снова показал на Вологдину, — уже партизанка со стажем. Вот ее, мои юные друзья, я и хочу попросить продолжить разговор.

Катя готовилась выступить, но как-то совсем неожиданно предоставил ей слово Мятелков. Слушатели уважительно, с ожиданием смотрели на нее, а она не знала, с чего лучше начать, не о себе же говорить, хотя и представил ее журналист как бывалую партизанку.

Первые фразы получились стандартными, общими:

— Партизанская жизнь трудна, сложна и опасна. Надо многое знать и уметь, быть готовыми преодолевать любые неурядицы…

«Зачем я это говорю? — расстроенно подумала Катя. — Надо же проще, сказать о людях — о командире отряда Колобове, о мужественном комиссаре Петрове, о веселом добряке Оборе». И стала рассказывать о своих живых и мертвых боевых друзьях.

Посматривала на собравшихся и видела, что теперь доходят ее слова до их сердец.

Когда закончилось собрание, Катя предложила:

— Давайте, ребята, споем и потанцуем! Назло фашистам!

— Это уж вы зря, — сердито зашептал ей на ухо Мятелков. — У них в каждой деревне горе, многие издалека пришли, а вы какие-то танцы-манцы затеваете…

— Пусть молодежь сама решит стоит или не стоит, — громко сказала Катя. — Будем петь и танцевать?

— Будем! Будем! — ответили дружно.

Вологдина запела: «Вставай, страна огромная…» Песню подхватили. Ее слышали здесь еще до оккупации. Потом Катя запела новую песню, о том, как девушка провожала бойца на фронт и как ему за туманом светит огонек ее окна. Все тихонько слушали, а кое-кто торопливо записывал карандашом на клочке бумаги слова.

— Какая хорошая песня. За сердце берет. Я ее раньше не слышала, — сказала девушка лет семнадцати, и бледное исхудавшее лицо порозовело, стало красивее.

Когда пришло время прощаться, многие подошли к Вологдиной и Мятелкову, сказали:

— Передайте товарищам в отряде, что молодежь не подведет.

Только через два дня Кате удалось как следует поговорить с Петром Оборей.

— Где наши? Где Колобов? Где Тереха? Где Костя Рыжий?

— Да не сыпь ты, как из пулемета! — шутливо отмахнулся от нее парень. — Давай обо всех по порядку. Иван Гаврилович теперь начальник разведки бригады. Сейчас на задании, скоро вернется, и свидитесь. Тереха Бляхин в его группе. Тоже стал партизанским разведчиком. А вот Костя… — Оборя тяжело вздохнул. — Нет больше нашего Кости… Никто толком не знает, как он карателям в руки попал, видимо, после перестрелки раненого взяли. Вскоре после того как нас на плоту проводили. Повесили его на площади в родной деревне…

Катя почувствовала, как закололо у нее в груди. Представить добродушного Костю истерзанным, с петлей на шее было выше ее сил.

— Дорого заплатят гады за Костины муки, — словно прочитав ее мысли, скрипнул зубами Петр.

На небольшой площадке перед штабной землянкой против наскоро сколоченной трибуны замер построенный в две шеренги полк. На трибуне рядом со знаменем стоял командующий авиацией флота.

Чеканя каждое слово, он зачитывал гвардейскую клятву балтийских соколов. Летчики, техники, механики, оружейники, мотористы вслед за генералом повторяли гордые слова:

«Сегодня мы приносим тебе, Родина, святую клятву на верность. Клянемся еще беспощаднее бить врага, умножать славу Отчизны, быть достойными ее сыновьями.

Страна родная! Пока послушны руки, видят глаза и бьется в груди сердце, мы будем сражаться с врагами, не зная страха, презирая смерть, до полной и окончательной победы над фашизмом».

Капитан Вологдин смотрел на стоявших рядом, в строю, товарищей, на неутомимого работягу и доброго друга инженера Ивана Залесного, инициативного и рассудительного парторга Калашникова, мастера золотые руки авиамеханика Георгия Иванидзе. Сосредоточенны были их лица, строги взгляды.

«Гвардеец может умереть, но должен победить…» — повторял про себя Вологдин слова клятвы, и как живые в его памяти вставали товарищи: бесстрашный большевистский комиссар Бойцов, стрелок-радист МБР Глухов, спасший Вологдина ценой собственной жизни, командир эскадрильи Жагин, таранивший «юнкерс». Их было немало, славных, верных друзей, ушедших из жизни, но обретших бессмертие.

«Красное знамя советской гвардии мы пронесем сквозь пламя Великой Отечественной войны к светлому дню Победы…» Шепча эти слова, Вологдин думал о том, что живые обязательно дойдут до фашистского логова через любые бури, испытания.

Думал он и о том, что в двадцать с небольшим лет все у него впереди: хочется жить, после войны слетать на Северный и Южный полюса. По он понимал: впереди немало напряженных боев, каждый из которых может стать последним, что, возможно, не удастся ему увидеть своими глазами победу, но не пожалеет крови, жизни, чтобы приблизить ее хотя бы на день или даже на час…