Владимир Макеев - Кому светят звезды

— Какие новости? — вопросом встретили летчики и техники Вологдина, вернувшегося из штаба.

— Обыкновенные, — ответил он. — Вчера летали, завтра полетим. Ну а сегодня, — посерьезнел капитан, — задание предстоит особое. Летят шесть экипажей, включая наш. Кого назову, берите планшеты с картами и быстро в тактический класс. Другие могут тоже послушать, если есть желание.

Минуты через три летчики — те, кому предстоял вылет, и те кому было интересно, что за дела предстоят товарищам, — сидели на широких дощатых скамейках в холодном классе. Михаил прикрепил кнопками карту к рейке и взял указку.

— Задание: штурмовка вражеской батареи, обстреливающей город. Сложность в том, что бомбы надо положить прицельно. У орудий высокая живучесть, осколками бетон артиллерийских капониров не возьмешь. Бомбовый удар мы должны нанести после самостоятельной доразведки. Пометьте на картах характерные ориентиры и предполагаемое расположение орудий… — Вологдин продиктовал данные разведки, сообщил, что технический состав уже готовит машины к вылету, и добавил: — Еще одно учтите. Орудия надежно прикрываются зенитками. Хотя их расположение не обнаружено, но думаю, там каждый квадрат неба пристрелян. Любой следующий заход станет много труднее, если сразу не подавим зенитные средства. Третьей паре подавить их реактивными снарядами. Повторяю: надо точно ударить с первого захода.

Когда летчики выходили из класса, лейтенант Киселев, обернувшись к Вологдину, заметил:

— Черта с два их под такой снежной маскировкой обнаружишь.

— Надо перехитрить, — сказал Михаил, понимая беспокойство товарища. — И перехитрим!

У линии фронта «илы» встретил заградительный зенитный огонь. Больше всех досталось ведущему — самолету Вологдина. Снаряды рвались справа и слева. Когда вражеские позиции остались позади, Михаил взглянул на плоскости и увидел в них пробоины. «Что делать? Повернуть домой? Но мотор тянет. Самолет держит высоту. Дыма не видно. Значит, пожара нет. Попробую лететь дальше», — решил он и положил на колени планшет с картой. Самолеты подходили к квадрату, где располагались огневые позиции вражеских орудий. Пора было начинать поиск. На карте он с завязанными глазами мог показать каждый характерный ориентир, вероятные места, где могут находиться пушки. Но одно дело карта, другое — земля, укутанная снегом.

Штурмовики пролетели над редким лесом и, сделав разворот, вернулись к нему. Сосны, ели, рассыпанный ровным слоем всегда белый за городом снег… Ничего подозрительного. Нигде не заметно даже позиций зенитных орудий. Михаил вспомнил киселевское «черта с два» и подумал: «Ошиблась разведка? Не должно быть».

Делая над лесом третий круг, он вдруг заметил едва возвышавшиеся пологие снежные бугры. «Они, орудия! Но где зенитки? Их же так не спрячешь! Впрочем, — размышлял летчик, — дальнобойные орудия замаскированы отлично. Видно, уверены фрицы, что не найдем. Зенитные батареи не поставили, чтобы не привлекать внимания.

— Все атакуем цель: снежные бугры правее соснового колка! — скомандовал по радио Вологдин.

Капитан первым сбросил бомбы, и они разорвали на куски маскировочную сеть, обнажив серый бетон орудийного капонира. Ведомый лейтенант Киселев точно положил туда свои сотки. Следом атаковала другая пара, за ней третья. Прямые попадания разрушили капониры орудий, укрытия, рвали линии связи…

Потерь среди шестерки не было. С земли не прозвучало ни одного выстрела. Только самолет Вологдина будто не летел, а брел, собрав последние силы. По капоту мотора медленно стекало масло. «Значит, и мотору досталось. Масло бьет. Может отказать двигатель или начаться пожар», — забеспокоился Михаил и стал неотрывно вслушиваться в неровное дыхание мотора. С облегчением вздохнул, увидев покрытое снегом летное поле своего аэродрома, решив, что все испытания позади. Но тут зачихал и остановился двигатель. Да, так часто бывает: ждешь беды — ее не случается, перестанешь думать об опасности — она тут как тут.

Самолет планировал, стремительно приближаясь к земле. Ведомые Вологдина, чтобы не мешать его посадке, увели машины на второй круг. У самой земли летчик с трудом выровнял самолет и сумел выпустить шасси. Через несколько секунд колеса ударились о землю, и штурмовик, подскакивая, побежал по укатанному снегу.

Осмотрев на стоянке покалеченный «ил», инженер эскадрильи Залесный покачал головой:

— Везучий ты, Вологдин! На честном слове и на одном крыле долетел.

Случается иногда: увидишь человека, даже не узнаешь его имени и фамилии, но долго живут в душе воспоминания о нем. Так было и с Вологдиной. Она не знала фамилии отзывчивого и доброго майора, беседовавшего с ней в июне и июле сорок первого в военкомате, но отлично помнила его. И засохшую веточку вербы — память о жене, которая, видимо, осталась в захваченном врагами Минске.

Новая неожиданная встреча с этим человеком произошла в Ленинградском штабе партизанского движения. Вологдина спрашивала у стоявшей возле входа в подъезд женщины в военной форме без знаков различия, где находится бюро пропусков, когда услышала за спинок показавшийся знакомым голос:

— Не надо пропуска. Пусть девушка пройдет со мной!

— Ясно, Павел Максимович. Проходите, товарищ! — сказала дежурная Кате.

Обернувшись, Вологдина увидела того самого майора, который посылал ее в школу радистов. Он снял перчатки, протянул Вологдиной теплую мягкую руку и, глядя на ее осунувшееся после болезни лицо, проговорил:

— Похудели, но я вас сразу узнал!

— Очень, очень рада вас видеть, — торопливо заговорила Катя, не выпуская его руку. — Хотя… даже не спросила тогда вашего имени-отчества.

— Какая разница, как кого зовут? — усмехнулся майор, разжимая ее пальцы. — Главное, живы-здоровы.

— Где вы теперь?

— Я вот здесь в отделе кадров тружусь, — сказал майор.

Вологдина улыбнулась:

— Значит, мне к вам.

— Тогда пройдемте, гражданочка, как говорили до войны милиционеры, — дружески улыбнулся он.

Майор и Вологдина поднялись на второй этаж. Он открыл коричневую дверь кабинета и усадил Катю за небольшой столик, приставленный к широкому письменному столу с аккуратными стопками газет и книг по краям. Ее взгляд невольно остановился на знакомой черной подставочке с карандашами.

— Вербочку вспомнили? — догадался майор. — Жена тогда, в июле, к партизанам попала. Горячего до слез хлебнула. Да ведь все хорошо, что хорошо кончается. Вернулась в Ленинград, теперь работает. Вербочка дома хранится — стала семейной реликвией.

Павел Максимович с минуту помолчал.

— Как себя чувствуете? Настроение бодрое? — негромко спросил он. — О вашей работе в отряде я в курсе дела.