Владимир Макеев - Кому светят звезды

— Решился я, мама! Пусть оперируют. Нельзя мне долго залеживаться. Каким ни есть на фронт пойду.

— Ну и хорошо, — не сразу отозвалась она. — Верь профессору. Душевный он человек. Я, Миша, еще приеду, когда на поправку пойдешь. А сейчас спи. Я твой сон покараулю. Спи, родной!

Когда утром Вологдин открыл глаза, тещи в палате не было. Пассажирский поезд уже вез ее от Свердловска на юго-запад, к Челябинску. Ольге Алексеевне вспомнились трудный вчерашний день, разговор с зятем и оставленная у дежурной сестры записка для профессора с одним только словом: «Согласился».

— Сколько идем, все одно и то же. Селения разрушены, а кое-где дотла сожжены. Тяжело смотреть. Картина старая, но, знаешь, что-то новое в душе появляется, — говорила Вологдина шагавшему вместе с ней за повозкой Терентию Бляхину, не так давно вернувшемуся из госпиталя после легкого ранения.

— Смотри-ка, и у меня настроение приподнятое, — заметил Тереха, с удивлением глядя на Катю. — Наверное, это — предчувствие побед.

— Не рановато возрадовался, дружок? Еще воевать да воевать. В лесах отсиживаемся, бывает, спать иногда на ногах приходится, — вздохнула Вологдина.

— Согласен, и все-таки веет переменами с разных сторон, — заметил Бляхин. — А вот все деревни сжечь фашистам не под силу. Мы как-то подошли к одному селу, пальбу открыли, — рассказывал партизан. — Десятка два нас было, а страху нагнали ой-ёй сколько. Получилось вроде как нас полным-полно. У врага в гарнизоне паника началась: партизаны, мол, окружили! Там, правда, какие-то запасники стояли. Но все равно теперь не мы, а фашисты окружения боятся. Наш Петр Оборя, его снова командиром назначили, такое удумал: несколько бумажных змеев заранее смастерил с пороховыми хлопушками, и мы их запустили.

— Новый вид оружия! — засмеялась Катя.

— Новый не новый, а на психику фашистам даванули. Те пятки смазали. Деревню мы взяли почти без потерь. Командир бригады сказал: «Низкий поклон вам от всех партизан за храбрость и смекалку!»

— Молодцы! — похвалила Вологдина. — Твою родную деревню еще не освободили?

— Укреплена теперь сильно. Большой гарнизон стоит. Пытались с ходу прорваться, не вышло. Еще раз идти придется, — вздохнул Тереха.

Прав был партизан. Ночью группе предстояло занять деревню, на высотке перед которой укрепился враг, прикрывшись минным заграждением.

— Задача такая, — объяснил Оборе и Бляхину командир готовившейся к атаке группы партизан. — Ночью в минном поле сделать проход для нас. Другие взводы двинутся в поход по своим направлениям. Учтите, как доложили разведчики, поперек низины идет овражек. По ному легче пройти, да, полагаю, мин там больше, чем в тещином супе клецок. Зато работать проще — пулеметным огнем не достанут.

Когда стемнело, Петр и Терентий поползли к высотке.

Вот позади остались последние, самые трудные метры. Оборя и Бляхин добрались до оврага.

— Опасное место позади, недаром командир группы предупреждал, — сказал Терентий, прислонившись к глинистому склону оврага.

— Угу, — отозвался Оборя. — Однако, парень, некогда нам с тобой прохлаждаться.

Первую мину нашел Петр. Тереха принялся обезвреживать вторую. Сначала они считали: третья… пятая… десятая… Потом сбились со счета.

— Поторопимся, — предложил Петр. — Надо затемно успеть.

Он чуть высунулся из овражка, чтобы при свете вспыхнувшей ракеты взглянуть на часы, и тут же свалился обратно. Пуля пробила плечо.

— До атаки, Тереха, всего двадцать минут, — сказал Петр, приподнимаясь на локте. — Тебе одному надо успеть.

Бляхин, ничего не отвечая товарищу, снял с него гимнастерку, разорвал перевязочный пакет, забинтовал рану.

— Оставь. Атака начнется, санитары подберут. Доделывай проход!

Тереха двинулся вперед, ощупывая каждую выемку и каждый бугорок земли. Еще одна мина, еще… Сколько же их здесь? Отекли, стали тяжелыми и изодранными в спешке руки, особенно правая, не зажившая как следует после недавнего ранения, онемели ноги, ставшие будто чужими. Мин больше не было. Бляхин вернулся назад.

И тут, в самом узком месте овражка, неподалеку от лежавшего Петра, он обнаружил мину, не замеченную второпях раньше.

— Повезло, — радостно вздохнул Терентий. — Не задел, не наступил, иначе бы каюк.

Он попытался расковырять спрессовавшуюся землю, чтобы вывернуть взрыватель, но она не поддавалась. И тут же почувствовал, как наполнился кровью рукав, — от натуги открылась проклятая рана возле локтя. Заскрипел зубами от досады, поняв, что разрядить мину не удастся. И обойти это узкое место нельзя. А совсем близко уже слышались шаги идущих по овражку партизан.

Бляхин приподнялся на локтях. От резкой боли свело руку. Терентий закусил губу и, упершись локтями в тесные склоны овражка, встал на коленях над миной.

— Ребята, — негромко окликнул он подходивших товарищей, — наверх не выходите, посекут из пулеметов. Идите по моей спине, я выдержу.

Но партизаны стояли, не решаясь ступить на этот живой мостик.

— Русским языком говорю, шагайте через меня! Быстрее! — прохрипел Тереха.

Первым осторожно ступил на него командир группы и, не оглядываясь, бросился вперед. За ним — второй, третий… Когда прошли все, Бляхин кулем свалился на бок. Прохладная, пахнувшая свежей травой и далеким детством земля вернула ему силы. Отдохнув, он встал, укрепил сигнальную вешку перед миной, перетянул бинтом руку и пошел к месту, где оставил раненого Оборю. Петра в траншее не было. «Подобрали санитары, — понял Терентий. — Каково Петру, с его характером, теперь в санчасти загорать…»

Тереха глубоко вздохнул и пошагал к своей деревне, которую, слышал он по звукам отдалявшегося боя, партизаны уже заняли. Он миновал овраг и оказался на дороге, по которой в детстве ходил десятки раз. На сердце было легко и спокойно. Рассвело, и он увидел то, чего не видно было ночью: море цветов у дороги и перелетающих от цветка к цветку пестрокрылых бабочек, услышал многоголосый птичий хор, прославляющий лето, жизнь и, как показалось ему, партизанскую победу в ночном бою.

«Прав я был в разговоре с Катей Вологдиной, — подумал Бляхин. — Есть оно, конечно же есть, предчувствие приближающейся победы. С весной оно пришло…»

Многие отличились в бою за родную деревню Терентия Бляхина, но не о них, а о геройстве старика крестьянина Граблина говорили партизаны. Когда через заминированный овраг они прорвались к домам, загрохотали гранаты, брошенные в окна. Увлекшись атакой, посчитали небольшую избу (с виду — просто сарай) заброшенной, нежилой. Вдруг распахнулась оконная рама, показалась голова и послышался хриплый голос:

— Фашисты в моем доме, бейте их, товарищи!

— Ты сам выходи сперва! — крикнули партизаны.