Владимир Макеев - Кому светят звезды

— Может, товарищ командир, — обернулся Петр к Родникову, — сейчас стрельнем, колеса опробуем при свидетелях — их тут больно много собралось.

— Умник ты, Петр, к твоей находчивости да еще сотенку снарядов. Всех бы неверующих убедили… Мы пушку в бою испытаем. Ручаюсь, выдержит. С запасиком подсчитал. Пойдем обедать. Опять задерживаемся.

Вологдина тоже опоздала на обед. Увидев Петра у костра, над которым томилась душистая пшенная каша с мясными консервами, Катя спросила, улыбаясь:

— Видела, при пушке ты состоишь. И ноги ей уже приделал?

— Песня есть о герое гражданской войны партизане Железняке. Слышала?

— Слышала и сама пела. А к чему клонишь, не пойму?

— Так в строке «матрос, партизан, Железняк» — сплошь ошибки. Я с Украины, знаю, как дело было.

— Как?

— Не рядовой он матрос, а командир; не партизан, а представитель регулярной армии; не Железняк, а Железняков!

— Так то ж для рифмы!

— Для рифмы! — передразнил Петр. — Ты тоже все обо мне перепутала. Во-первых, не я при пушке состою, а пушка при мне и моих товарищах. Во-вторых, приделать ноги — значит украсть, а мы самоходку на колесницу поставили. В-третьих, ты пока не знаешь самого главного: как от фашистов пух и перья полетят!

— Как был ты, Петя, хвастуном, так и остался!

— А завтра убедишься. Слышал краем уха, что идем на выручку отряда Колобова.

— Нашего Ивана Гавриловича?

— Кого же еще? За его отрядом фашисты гонятся, как волчья стая. По волкам вот из этой самой пушки и вдарим…

Утром по тревоге партизаны выступили на соединение с отрядом Колобова. Шли быстро. Две лошади, тащившие орудие и ящик с боеприпасами, едва поспевали за пешей колонной. Неожиданно остановились. Вдоль дороги, по обеим ее сторонам, простиралось огромное пепелище — ни кустика, ни забора, будто горели не отдельные дома, а пылал гигантский костер, поглотивший и деревянные постройки, и деревья, и кусты…

— Деревня наша тут была, — глотая слезы, сказал худощавый партизан, совсем еще мальчик. — Стариков, женщин, детей — всех, кого нашли, фашисты в конюшню согнали и заживо спалили. Их крики в соседней деревне были слышны. У меня сестренка меньшая дома оставалась…

— Запомним и отомстим, — говорили партизаны, проходя мимо страшного пепелища. — Огонь, горе, пепел будут до конца войны стучать в наши сердца.

С поросшего орешником и ольхой косогора дорога повела партизан в сосновый бор. На лесной просеке они встретились с отрядом Колобова. Командира Катя увидела издали: та же уверенная походка, та же толстая полевая сумка через плечо, мешавшая при ходьбе, но Иван Гаврилович не любил расставаться с ней. Катя поспешила навстречу своему бывшему командиру, первой протянула руку:

— Здравствуйте! Помолодели, бороду сбрили. А Петр, наоборот, отпустил, на вас захотел походить!

Колобов обнял ее:

— Здравствуй, Катюша! Как говорят в таких случаях: сколько лет, сколько зим!.. Ну как жизнь молодая?

Но Катя ничего не успела рассказать.

К Колобову торопился комбриг. Запыхавшийся дозорный только что доложил ему, что со стороны большака идут фашисты.

— Развернуться в цепь, залечь за деревьями и кочками. Патроны беречь! — отдал приказ командир бригады. И, посмотрев на Колобова, добавил: — Вашим в обход!

…Гитлеровцы продвигались вперед медленно, осторожно, прячась за толстыми вековыми соснами и пушистыми елями, беспрерывно стреляя, чтобы ошеломить партизан неумолкающим грохотом очередей, свистом и цоканьем разрывных пуль. Укрывшись за деревьями и высокими кочками, народные мстители отвечали редкими прицельными выстрелами. Среди партизан появились убитые и раненые. Некоторые начали отползать назад, в чащу. «Без команды не отойду, — решила Катя. — Пусть даже этот бой будет для меня последним». Она заметила, что к ней приближаются двое фашистов. Притворилась убитой, а когда враги подошли совсем близко, подняла автомат и почти в упор скосила обоих длинной очередью.

И все же ей и другим партизанам, находившимся на острие вражеского удара, пришлось бы плохо, если бы на фланге вдруг не грянуло дружное «Ура!». Это Колобов со своим отрядом зашел во фланг цепи фашистов и смял карателей.

По атакующим партизанам ударил миномет. И тут же рявкнуло в ответ орудие Родникова. Трудно было судить, попали в цель снаряды или нет, выпущенные из пушки, но в стане врага началось замешательство. В небо взметнулись разноцветные ракеты, очевидно, сигнал к отходу, ибо сразу ослаб натиск, гитлеровцы стали откатываться назад.

Госпиталь, куда попал Вологдин, находился в Свердловске в трехэтажном здании школы. Текли похожие друг на друга дни. Одна операция, вторая… Больничная койка, белые халаты, беленый потолок, белесые стены… Страшная боль в распухших, одеревеневших ногах. Особенно подолгу хирург-профессор колдовал над левой ногой. Однажды, завершив обход, врач снова подошел к кровати Вологдина.

— Сказать мне что-то хотите, доктор? Говорите все напрямик, я не робкого десятка.

— Вот и помогли мне начать, — ответил врач, присев на кровать. — Я о ваших ногах… Правую вылечим, а левую… — Врач помолчал и решительно произнес: — Левую надо ампутировать. Есть шанс, что удастся ее сохранить, но небольшой, однако, шанс. Хотелось бы иметь согласие на операцию.

В мыслях Вологдина все смешалось. Многие варианты прикинул он за длинные бессонные ночи, и все же больно ударило по сердцу это «ампутировать», точно смертный приговор.

— Не дам! Умру, но с обеими ногами.

— Умереть — дело нехитрое. Жить гораздо труднее.

— На ампутацию не соглашусь. И давайте больше не будем об этом.

За окном сгущались сумерки. Качались и плыли мимо окон школы тени спешивших с работы людей. Они шли и не думали, не знали о том, какая трагедия вершится за стенами госпитального здания. Михаил натянул на голову одеяло. И снова перед его мысленным взором прошла вся прожитая жизнь. Довоенный Ленинград. Его свадьба и песня про Катюшу… «Пусть он землю бережет родную…» Куда уж теперь ему беречь, калеке… Вспомнилось, как Иван Залесный в шутку сравнивал судьбу с автобусом, из которого одни навсегда выпрыгивают на ходу, другие садятся, чтобы катить дальше по жизненной дороге. Видно, и для него настает время прыгать…

Несмотря на поздний час, профессор не ушел домой. Снова заглянул в палату, остановился у кровати Михаила. Сел рядом, но разговор не начинал, думал о чем-то своем.

— Хоть вы не хотите больше об этом, но я снова пришел убеждать вас сделать операцию.

— Да как мне без ноги летать?

— Речь не об этом! Жить или не жить — такова нынче правда-матка!

— Смерти я не раз в глаза глядел!

— Нашли чем хвастаться. Вы один, что ли, ее видели? Разве вы не любите жизнь? Жену? Ваша теща приехала, хочет вас повидать.