Александр Архипов - Гамарджоба, панове!

— На вопрос ответь. Только честно, можешь даже подумать.

— Ну? Задавай, — шмыгнул носом Пуля.

— Кто кого первый обнаружил? Мы его или он нас?

— Ну, он, — честно ответил парень.

— А теперь смотри, — я отстегнул от пулемёта рожок с патронами и показал его Пуле. На месте были все 45 патронов, калибра 7,62 мм.

— И, что? — всё ещё не понимал меня мальчишка.

— А, как думаешь? Если он заметил нас первым, имея в руках пулемёт с полным магазином патронов, мог он нас обоих положить?

— Мог… — опустив голову, и поняв, к чему я клоню, ответил Пуля.

— А ведь не стал! А, Пуля? Мог, а не стал. Значит, не всё человеческое вытравили у этого пацанёнка. И мы с тобой это поняли и поверили ему, — поставил я точку в этом эпизоде военных действий.

— Ладно, Нос. Давай шагу прибавим. Петрович обещал ещё ухи наварить, а за нашими мужиками хрен успеешь, — повеселевшим голосом отозвался Пуля, перепрыгивая через небольшую воронку. Он всё понял. И я понял, что вопросительные знаки в его голове поменялись на знаки восклицательные.

Машина пришла только утром. Забрали в госпиталь, но в разные отделения, убитых и раненых бойцов с блокпоста Вириги. С ними уехала и наша группа, приказ пришёл. А бойцы Кота ушли ночью своими ногами. Куда? Чего? Никто не знает, кроме конечно тех, кому положено всё знать.

Утром того же дня от блокпоста на дорогу вышел человек без оружия. В руках он держал длинную палку с привязанной к ней белой наволочкой. Это был командир ополченцев Виригин. Он шёл медленно по дороге, держа в вытянутой вверх руке им же смастерённый белый флаг. Минут через пять за ним на дорогу спустилась группа людей. Они по двое несли завёрнутые в куски брезента тела погибших бойцов ВСУ во вчерашнем бою. Оружия ни у кого не было. Пройдя метров двести пятьдесят, Вира остановился, продолжая высоко над головой держать свой белый флаг. Подошли ополченцы со своей ношей, по жесту командира положили тела в ряд метрах в десяти впереди него. Назад они не шли, они бежали. Мужикам было не по себе от того, что из окопов, дотов и лесопосадки на них были направлены десятки стволов, а у них даже ножи Вира позабирал, чтобы не провоцировать. На дороге остался только командир в тёмно-синих ментовских галифе с флагом и три мёртвых тела с жёлто-голубыми шевронами на рукавах.

Зачем он остался? А он и сам объяснить не мог. Потом, правда, говорил, шутя, что хотел посмотреть на «живых укропов». А то — или издалека, или мёртвые… Через некоторое время из лесопосадки на дорогу выполз БМП с жёлтой полосой по корпусу с тремя бойцами на броне. Машина пехоты, лязгая гусеничными траками, подъехала ближе к уложенным на асфальт телам, развернулась поперёк дороги и остановилась между Виригиным и тремя «посылками». Башня БМП медленно повернулась на 90 градусов, ствол пушки дёрнулся, ища цель, и замер, почти упершись в грудь бледного, как бинт на его седой голове, мужика. С брони спрыгнули два парня, быстро и молча подали три «200-х» наверх. Потом к Вире подошёл один из бойцов, видимо, старший. Вира отбросил палку с белым флагом и рефлекторно протянул ему руку… Нет, «укроп» её не пожал. Только коротко кивнул, тяжело посмотрев в глаза.

— Раненые были? — спросил он.

— Нет, ваши всех забрали, — ответил Вира.

Старший «хмыкнул», посмотрев на чудные галифе Виры, поднялся на машину и коротко ударил прикладом автомата по броне. БМП газанул, разворачивая башню и по прежнему держа Виру на прицеле, осторожно, объезжая воронки и бугры на дороге, покатился в сторону позиций добробата. Позже, рассказывая этот эпизод, Виригин, поседевший уже в сорок лет, признался, что поседел ещё раз!

Про Кирю-старшего, который повёл предателя Студента, помните? В штаб бригады Киря пришёл один. Принёс документы и мобильный телефон Студента. В протоколе военного следователя, с его слов, со слов Кири то есть, записано, что предатель Студент убит бойцом Кирей при попытке к бегству. Убит и похоронен в овраге у дороги. Ну, убит и убит. Сам виноват. А зачем убегал? Только на «виригинском» блокпосту все всё поняли. За младшего брата Сашку Киря рассчитался. Поняли и… воевали дальше.

Наш тентованный ГАЗ-66-ой ехал медленно, объезжая воронки и выбоины на дороге. В кузове, кроме нашей группы, находился «деликатный» груз. В госпиталь везли, завёрнутые в плащ-палатки, мёртвые тела двух наших погибших товарищей. А в кабине грузовика полулежал раненый в голову и шею Саня, дублёр корректировщика Михая. От постоянной тряски, край плащ-палатки съезжал с головы одного из убитых, обнажая обезображенное маской смерти молодое веснушчатое лицо. И каждый раз Пуля съёживался, прятал свою голову у меня за спиной, а я наклонялся и поправлял край прорезиненного «савана». Убитый парнишка был приятелем нашего Пули. Антохой его звали.

В семнадцать лет тяжело воспринимается слово «был» в невозвратно прошедшем времени. Тем более, когда ещё вчера сидели на одном ящике из-под патронов, смеялись и, обжигаясь, хлебали уху, надеясь на добавку. Вечером вместе, открыв рты, слушали бывалых мужиков, травящих байки за взрослую жизнь. А потом спали рядом, натянув по самые уши одну на двоих плащ-палатку.

А потом был бой! И лежит сейчас мальчишка — Антоха, качая мёртвой головой на ухабах и выбоинах, под той самой плащ-палаткой, убитый метким выстрелом в лицо с веснушками украинским дядькой-снайпером. Он был десятым подтверждённым «сепаром» на его счету. Должны деньгу отвалить, а может даже медальку дать. Ох, как же будет гордиться своим батькой где-то там, в Закарпатье, его единственный сын одиннадцатиклассник Антоха…

В пгт Александровка нас забросили к полудню. Здесь располагался штаб «котовцев», то есть нашего батальона. ГАЗон повернул на Донецк, по пути прихватив ещё одного «200-го» и двух «300-ых», с сопровождающим санитаром. Найти штаб батальона было проще простого. Нам сказали:

— Ищите клуб!

Небольшой, но с обязательными облупленными колоннами и стенами клуб, построенный, конечно, ещё при Союзе, находился в центре посёлка городского типа. Мы с Кирпичом остались посмотреть, как «глубоко затягивается импортной сигаретой» в курилке Пуля, а Дед пошёл разузнать обстановку. Обстановочка, видно, была так себе, потому, что Дед вернулся очень скоро с обрывком бумаги в руке. Это был адрес нашего расквартирования. По пути Дед рассказал, что после обеда в штабе наш ротный собирает командиров трёх разведгрупп на совещание. В это время там был и мой знакомый — Михалыч, который сказал Деду:

— И этот твой… Писатель пусть приходит. Ему интересно будет.

— Нос, что ли?

— Какой нос? — не понял Михалыч.

— Ну, наш москвич. Нос он теперь, — терпеливо пояснил Дед.