Александр Письменный - Фарт

Но мастер канатной дороги еще не выпустил всего своего заряда.

— Чтобы сразу внести полную ясность, должен сказать: если я и влюбился в вас, то ухаживать за вами не собираюсь. И никаких серьезных намерений, что называется, у меня нет.

Татьяне Андреевне надоело это пустословие. Что за нелепость! Она сказала гневно:

— Послушайте, вы понимаете, что я на работе? На каком основании вы устраиваете здесь балаган? Прошу вас уйти. Комната Сорочкина рядом, и вы прекрасно это знаете.

Но Бетарова и взрыв гнева не смутил. Он засмеялся, прошелся по кабинету, оглядывая приборы, книги на полке, диаграммы и графики, развешанные по стенам. Вернувшись к столу, он сказал, посмеиваясь:

— Татьяна Андреевна, не сердитесь. Я горец, осетин, человек простодушный. Я родился и детство провел в холодном осетинском хадзаре, доме без печей, со щелями, через которые насквозь продувал ветер, с крышей — ее два раза на моей памяти уносила буря: недостаточно оказалось камней, прижимающих ее к стенам. И вот я должен сказать, со мной действительно приключилась невероятная чертовщина. Никогда не думал, что я способен втрескаться, как мальчишка, — ни с того ни с сего. Но именно это со мной и случилось. Может быть, в силу контраста? Глухое ущелье, дикие места — и вдруг чудо природы, передо мной явились вы, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты… И сиди вы сейчас не в кабинете гидрометеостанции, а на заседании Совета Министров, я бы не удержался выложить перед вами все. Пусть мое поведение и нахально и смешно, и вы об этом расскажете своим приятелям, и все будут смеяться. Пусть ваше сердце, что называется, занято, и все такое. Не могу молчать и таиться.

Он приложил руку к груди. На этот раз он не улыбался.

— Хорошо, хорошо, все понимаю. Вы высказались, я вас выслушала, теперь можете удалиться. Всего наилучшего, — сказала Татьяна Андреевна, не придавая значения его словам, уверенная, что теперь он повернется и уйдет.

К Бетарову вернулась его насмешливая невозмутимость. Он шлепнул перчатками одной о другую и сел на табуретку перед столом Татьяны Андреевны.

— Спокойно, Татьяна Андреевна, спокойно. Не будем нервничать, — сказал он.

Татьяна Андреевна возмутилась:

— Послушайте, да, может быть, вы пьяны? Еще раз прошу, оставьте меня в покое. Я не девчонка. Вы отнимаете у меня время и несете несусветный вздор. Оставьте меня, пожалуйста. Довольно этой пошлости.

Она отвернулась, горестно потерла висок, взяла ручку, делая вид, что собирается работать.

— Ну, а пойдете за меня замуж? — спросил Бетаров и засмеялся снова.

Она не хотела отвечать. Он наклонился к столу, ждал ответа.

— Ну что за наказание! Господи, первый раз встречаюсь с такой комедией! Оставьте меня в покое, или позвать на помощь?

— Попробуйте! — Он выпрямился.

Татьяна Андреевна приподнялась, точно в самом деле собиралась закричать. Тогда Нестор взял ее за руку и крепко сжал.

— В самом деле, чего доброго, закричите, — сказал он, не теряя, впрочем, спокойствия. — Ладно, сейчас уйду. Но вы все-таки подумайте хорошенько обо всем, о чем я вам говорил. Только не воображайте, что я схожу по вас с ума. Любовь, ахи, вздохи!.. И насчет замужества я только спросил. Серьезные намерения не в моем характере. Да и какой я вам муж? Вы ученая женщина, а у меня высшее полусреднее образование в объеме семи классов. До свидания, дорогая!..

Он встал. Но так внезапны и резки, были переходы в его болтовне, такие нотки искренности и увлеченности звучали порой в его словах и сам он при всей наглости казался временами таким непосредственным и откровенным, что Татьяна Андреевна почувствовала необходимость последнее слово оставить за собой. Не раздумывая больше, говорить или нет, она повернулась к Бетарову, смерила его взглядом и насмешливо произнесла:

— А ветки боярышника зачем вы бросили в форточку? Всегда прилагаете такие героические усилия, когда атакуется очередная жертва?

Бетаров выдержал ее взгляд.

— Ветки боярышника? Первый раз слышу, — с поразительной беспечностью протянул он.

— Ах, не вы? Тогда имейте в виду, у вас существует более решительный соперник.

Бетаров невозмутимо пожал плечами:

— Соперников я не боюсь. Что же касается веток, то я не сумасшедший. Там голову сломаешь, пока долезешь, где они растут.

— Судя по вашей манере разговаривать с малознакомыми людьми, не такая уж была бы потеря для общества. Впрочем, наверняка преувеличиваете трудности с этими ветками, чтобы набить себе цену.

— О-о, переходите в наступление? Знаете, иногда это первый признак, что готовится сдача укрепленных позиций.

И неожиданно для самой себя Татьяна Андреевна почувствовала, что Нестор прав и что оставить за собой последнее слово ей не удастся.

— В наступление переходить я не собираюсь, не вижу достойного противника. Следовательно, и ваши надежды на сдачу позиций неосновательны. А теперь уходите. Этот разговор мне очень надоел.

Но он не ушел.

— Хотите меня задеть? Не выйдет, — возразил он серьезно. — Заранее прощаю вам всяческую немилость.

Видя, что и холодная учтивость, подчеркнутая и недвусмысленная, не оказывает никакого действия, Татьяна Андреевна взмолилась:

— Послушайте, вы невозможный человек. Поймите простую вещь: ваши притязания меня не интересуют. Нелепо говорить мне «не воображайте» или что-нибудь в таком роде.

Но Бетаров был неуязвим.

— По правде говоря, мне жаль вас, — произнес он с великолепной снисходительностью. — Вы, конечно, думаете, что я езжу сюда только из-за вас. В этом и заключается ваша роковая ошибка, клянусь белой черкеской, которой у меня нет. Во-первых, вам известно, начальство приказало мне интересоваться прогнозом погоды, а во-вторых, человек — общественное животное. До рудничного Дворца культуры сравнительно далеко, в селение на плоскости, где я постоянно живу, ездить приходится не каждый день. Вот я и решил попользоваться приятным обществом гидрометеорологов. Ясно?

— Господи, да мне совершенно все равно!

— Нет, не все равно. И вы отлично это знаете.

— Послушайте, товарищ общественное животное, мне не интересно с вами разговаривать, можете это понять или нет? Тем более вы животное не только общественное, но, как выяснилось, то ли глупое, то ли назойливое. Простите за откровенность.

На этот раз замечание Татьяны Андреевны задело Бетарова. Все же он не ушел.

— М-да-с, — сказал он и, опершись кулаками о стол Татьяны Андреевны, наклонился над ним. — Грубовато, признаться, чего, по совести говоря, не ждал. Но ничего, пожалуйста. Видно, все-таки я вас допек. Что, если теперь я вас поцелую?

Он сказал это не то с насмешкой, не то с угрозой, не то с просьбой, но не двинулся с места, не переменил позы.