Александр Письменный - Фарт

— Ох, и любите вы потрепаться, Павел Александрович! Несвойственная доменщикам страсть, — сказал Соколовский.

— Бросьте, Иван Иванович! — сказал дядя Павел. — Вера Михайловна подтвердит. И Марья Давыдовна может подтвердить. Все знают.

— Хорошо, — смеясь, сказал Муравьев. — Безразлично, почему они враждовали. Теперь они помирились, вот что удивительно.

— Логика развития отношений, — сказал Соколовский.

— Ах, логика развития? — переспросил Муравьев, и, так как его все же по-мальчишески смущало то, что он снял комнату у Шандориных, пользуясь подходящим моментом, он сообщил: — В таком случае, Иван Иванович, не философствуя, должен сказать, я сделал одну вещь и все боялся, что она огорчит вас.

— Какую же вещь? — спросил Соколовский.

— Да, да, Иван Иванович, — сказала Турнаева. — Константин Дмитриевич все опасался, что вы будете недовольны. Я нашла ему комнату.

— И что же?

Муравьев обхватил руками колени и сказал:

— Очень хорошая комната, и я ее снял. А потом уже узнал, что это дом Шандорина.

— Ах, так! Но вы и теперь все же оправдываетесь? Прекрасно. Значит, знает Васька, чье мясо съел.

— Теперь вас это не может огорчить, и я рад этому.

— Вы думаете, не может? Напрасно. Я просто ошеломлен. Это же форменная измена. Ах, ах, это ужасно! Я бы лучше уступил вам свою вторую комнату. Знать, что вы живете у моего заклятого врага…

— Иван Иванович, не будь ребенком, — сказала Вера Михайловна. Она обняла его за шею и нежно спросила: — Устал, начальник?

Соколовский поцеловал в щеку жену, она повалила его навзничь и голову положила к себе на мокрые колени. Иван Иванович улегся на спине, блаженно сощурившись от солнца. Дядя Павел поглядел на красивые, загорелые плечи Веры Михайловны, покружил головой с деланным отчаянием и закрыл глаза.

И тут Муравьев вдруг вспомнил о Подпаловой.

— Марья Давыдовна, совсем забыл, — сказал он горячо, — приехала жена Подпалова. Рвется в бой. Она — бывшая артистка. Вам известно?

Приподнявшись на колени, Марья Давыдовна радостно вскричала:

— Что же вы молчали, боже мой!

— Ах, ах, ах! — сказал дядя Павел.

— Это шикарно. Теперь мы спасены. — Турнаева повернулась к Вере Михайловне: — Видите, Вера Михайловна, концерт будет — и еще какой! Вот здорово-то!

Вера Михайловна ничего не ответила.

Катенька предложила покататься на лодке, но Вера Михайловна сказала, что устала и хочет домой. Соколовские ушли. Остальные заняли две лодки, подошедшие к причалу, и поехали кататься.

После катанья на лодке Турнаева сдала детей тетке и Катеньке, а сама вместе с Муравьевым пошла к Шандориным.

Павел Александрович пошел провожать Катеньку.

На город со стороны реки ползли тяжелые грозовые тучи. Птицы, трещавшие во всех кустах, умолкли. По улице, высунув язык, бежала чья-то гончая. Стремглав забегала она в магазины и парадные и мчалась дальше, теряя изо рта белые хлопья пены. Начался ветер. Поднялась пыль. Муравьев и Турнаева пошли быстрей. Улица впереди них тонула в пыльном тумане. По дороге Турнаева сказала, что пыталась уговорить Веру Михайловну. Муравьев ответил, что после обеда он увидит ее. Марья Давыдовна его поздравила.

Шандорину они застали на кухне. Раскрасневшаяся от жара печи, она готовила парадный обед по случаю переезда Муравьева.

— Чудесно, Марья Давыдовна, вы с нами пообедаете, — сказала она и умчалась к плите, не желая слушать отговорки Турнаевой.

Марья Давыдовна последовала за ней, а Муравьев прислонился в дверях кухни и слушал, о чем они говорят.

— Я пришла по делу и обедать не буду. У меня дома целая орава обеда ждет. Вы лучше слушайте, что я вам скажу, — быстро говорила Турнаева. — Вчера приехала жена Подпалова, настоящая артистка. Понимаете?

Шандорина всплеснула красными руками и вскрикнула по-детски:

— Вот это здорово!

На шум голосов из столовой вышел Шандорин.

— Что за митинг, по какому поводу? — спросил он.

— Наши женские дела, — ответила жена.

— Вы и Константина Дмитриевича превратили в женщину? — спросил Шандорин. — До чего мощное движение, не дай бог.

Он потоптался на порожке, поймал муху в воздухе и ушел, пританцовывая, как мальчишка.

— А я действительно стал чем-то вроде женорганизатора, — сказал Муравьев. — Пожалуй, на заводе будут смеяться.

— Гордо несите свое призвание, — сказала Турнаева.

— А вы говорили с Подпаловой? — спросила Шандорина.

— Она со мной говорила, а не я с ней. Она рвется в бой. Удержать нельзя, — ответил Муравьев.

— Когда же мы пойдем к ней? — спросила Шандорина Марью Давыдовну.

Они договорились, и Турнаева ушла. Татьяна Александровна погнала Муравьева в столовую и стала накрывать на стол. Степан Петрович покачивался в плетеной качалке у раскрытого окна, читая какую-то книгу. Незастегнутые сандалии его, надетые на босу ногу, пошлепывали по полу, когда качалка отклонялась назад. Муравьев спросил, что он читает. Шандорин показал ему титульный лист и сказал:

— Странно пишут некоторые писатели. Так удивляются, так восторгаются по поводу какого-нибудь пустяка, точно вчера вылупились из яйца. Я объясняю это тем, что многие из них в сторонке стоят. Вот, к примеру, я как-то читал: писатели построили себе дом в Москве и почти все живут там. Выходит, что они и знать не могут, как простые смертные существуют. Что это такое: здоровенный дом — и все жильцы — писатели? Странно.

— Ну, это не мешает.

— Что не мешает?

— А узнавать, как люди живут. Писатель ездит, наблюдает…

— Вот, вот! Наблюдает. Вот придет в цех, ни хрена не понимает, и кажется ему, что машина такая умная — сама все делает. Он так и напишет: машина, мол, умная. А там человек стоит. От него эта машина зависит… Нет, это неправильно.

— А ты напиши статью — да в «Правду», — сказала Шандорина, накрывая на стол.

— Еще я буду писать статью! Я не писатель, я — сталевар. — Шандорин закрыл книгу, откинулся на спинку качалки. — Большие неудобства происходят оттого, что теряется мера вещей, — помолчав, сказал он. — Взять хотя бы наш завод. Утратила администрация перспективу, иначе говоря, способность к соотношению… В результате сейчас же — трынь-брынь…

— Степан Петрович, вы мне вот что объясните, — сказал Муравьев, — каким образом получается: в цехе никаких особых изменений не произошло — тот же тепловой режим, те же производственные условия, так же зашивается транспортный отдел, не поспевают вовремя готовить канаву, — а вот вы пришли и сразу добились ровного хода печи? Какая тому причина?

Шандорин недовольно качнул головой:

— Ровного хода добился, а производительность все равно низкая.

— Но другие сталевары и ровного хода пока не могут обеспечить.