Игорь Николаев - Линия фронта

Евгений оглянулся, стараясь уяснить обстановку. На исходном берегу понтонеры приступили к наводке моста. Он понимал, что это значило, ведь и немцы наблюдали участок форсирования, не случайно их танки утюжили прибрежные заросли.

Устраивать минное поле по всем правилам военного искусства было поздно. Евгений развернул роту в цепь. Саперы держали по две противотанковые мины и, пригибаясь — что ничуть не скрадывало их на открытой луговине, — двинулись встречь танкам.

Евгений пошел в цепи.

Они шли под прицелом, это было трудней, чем под огнем; каждый ждал своего выстрела… Евгений затылком ощущал тоскливый взгляд пехотного командира.

Саперы двигались тяжело, словно на плечах лежало по сто пудов.

— Принять правее! — каким-то надтреснутым, чужим голосом скомандовал Крутов, приставив ко рту ладони. Команда вырвалась невольно — лишь стоило подумать о ней; она вырвалась не потому, что нужна была, а потому, что требовалось обозначить свое присутствие, необходим был голос командира. Саперы вообще-то понимали, какой маневр от них требовался, и шли, цепляясь глазами за желтеющую песком промоину, за ручеек, по которому надо было ставить мины быстро, внаброс.

На самом правом фланге шло отделение Янкина. Евгению казалось, что бойцы Янкина надежны, не подведут, он начал смещаться влево, ближе к берегу. За рекой было притягательно спокойно, хотя именно туда, по районам сосредоточения, беспрестанно гвоздила вражеская артиллерия.

Эти дальние, безопасные для саперов разрывы слышал и Янкин. Он видел всю роту и видел капитана; видел, как Крутов отвалил на левый фланг, поймал его обеспокоенный взгляд и понял, почему так. От доверия у него потеплело в груди.

— Так держать, — негромко и опять без видимой необходимости подал голос Евгений.

Янкин добрел до приметного стебля лошадиного щавеля и от стебля начал считать шаги. Никогда раньше он не думал, что шаги такие длинные и редкие: ра-а-аз… два-а-а… Всего на два шага отошел от щавеля, но успел схватить глазом все: и свое отделение, и широкую луговую даль и отвалившего влево капитана, и беззвучные силуэты вражеских танков. Он знал: стоило кому-то одному, у кого кишка тонка, залечь, и его примеру последуют другие, и тогда… Что будет тогда, Янкин не хотел и думать… Он прикинул расстояние до танков, убедился, что они должны бы уже стрелять, но огня все не было, и на какое-то мгновение ощутил вокруг себя удручающую пустоту. Ни единый звук, ни малейшее движение не доходили до его сознания. Даже собственная рука, которая раскачивалась взад-вперед, отложилась в зрительной памяти как нечто застывшее, словно омертвела, и Янкин с удивлением отметил на обшлаге бурое, как кровь, пятно. «Откуда? — И тут же вспомнил: — Чай из котелка, утром…»

На поле боя все будто замерло, в этом беззвучии Янкин терялся. Он сделал еще два растянутых шага, и снова перед глазами мелькнули трава, саперы, заречный лес… До пересохшего ручья рукой подать, но Янкину мнилось, что туда не добраться, что он никак не связан с подчиненными и влиять на них не может; на мгновение он дрогнул, сбился со счета и вывалился из строя. Со стороны могло казаться, что сейчас он побежит назад, но он взял ногу и вернулся на место. Вся цепь шагала в ногу, это было удивительно.

До ручья оставалось чуть-чуть. Янкин срезал угол пахотного поля и увидел под ногами замершую в испуге мышь. Недалеко была ее нора, но мышь оцепенела и дергала усиками.

— Пригото-овиться! — не по-военному, обыденно предупредил Крутов. Саперная цепь потеряла плавность, середина выпучилась, и по цепи полоснули танковые пулеметы.

Янкин упал возле норы и детски-наивно, с болезненным стыдом позавидовал юркнувшей в нору мыши. Он даже представил, какие у нее запасы, зерно к зерну, — это уже была совсем чертовщина, Янкин испугался своих мыслей, оторвал взгляд от норы и пополз. Он двигал перед собой две мины, видел росную траву и машинально прислушивался к сложным, но понятным звукам боя. Он ловил глазами, на чем бы зацепиться, видел товарищей, они тоже ползли с минами, но взгляд на них не задерживался, будто отыскивал источники звуков. Сухие очереди, свист пуль, чей-то стон и негромкие команды казались Янкину расплавленно-яркими всплесками огня и звуков, они дополняли друг друга, были едины. В эту мешанину вплелись громыхающие в сотне шагов танки и ударившие из-за реки противотанковые батареи; добавилось едва различимое хлюпанье моста за излучиной; ворвалась высокая, режущая слух команда пехотного офицера.

Янкин привстал на четвереньки, увидел залегших с минами саперов, различил на левом фланге своего капитана, и ему стало спокойнее.

В самую июльскую жару, в двадцатых числах, когда войска временно перешли к обороне и, ведя бои местного значения, готовились к возобновлению наступления, Крутов с саперами закреплял плацдарм. Работы было по горло, все больше ночной, скрытной: мины, мины… Он, как всегда, находился с бойцами, иной раз и не нужен был он на минном поле, но не уходил — не дрыхнуть же, когда все делом заняты.

— Евген Викентьич, — подсказал ему Янкин, — провернули бы удовольствие, для солдатиков…

Евгений переждал, покуда тот замаскирует мину, всмотрелся в его лицо, но в темноте не видно было, и он не мог понять, о каком удовольствии заикался давний фронтовой товарищ. Необычно это было, чтобы Янкин кружился в каком-то вопросе близ да около…

— Давай конкретно, старина, — сказал Евгений.

— Я что? На носу победа!

— Ну и?..

— Портреты нужны. Саперы..

— Вон как! Подумаю.

Янкин несколько стеснялся несуразной, как он полагал, по военному времени просьбы и перевел разговор на другое, но и в этой, по видимости служебной, беседе сквозила все та же мысль о фотокарточках.

— Зарядили в ночную смену, ставим, ставим… по всему передку. А дальше? — рассуждал он.

— Снимать будем.

— То-то оно, проходы! Наступать не за горами, и опять — сапер впереди… — Янкин вздохнул, похоже, он колебался в чем-то, но все-таки досказал: — Ждут солдатиков дома, Евген Викентьич. Хоть рисунок…

Разговор этот запал Евгению в душу, однако заполучить на передний край фотографа было не просто. Мало того, вырваться в тыл — и то не представлялось случая, только раз за всю неделю смотался за реку, в штаб, со сведениями, — это формально, а по существу, к фотографу, потому что штаб как раз запросил у самого Евгения карточку. Но главное заключалось в том, чтобы привезти мастера в роту. Почта нынче действовала исправно, письмишками солдаты баловались досыта и уже не впервой заводили разговор на эту тему.

Вопреки ожиданию, мастера не оказалось на месте, но выручил Евгения все тот же ротный писарь.