Фатех Ниязи - Не говори, что лес пустой...

Давлят не разбирал слов, он был во власти звуков и, когда песня окончилась, вопросительно посмотрел на хмурившегося Гуреевича.

— О разлуке была… — сказал тот и, махнув рукой, выпрямившись, спросил: — Собираться в дорогу?

— Ох, как мы будем вас ждать! — отозвался Давлят.

В эту минуту ни он, ни Гуреевич и никто другой не знали, что от цели их отделяет всего лишь двадцать пять — тридцать километров.

Не мог Давлят, разумеется, предполагать и той встречи, которая ожидала его.

Микола Гуреевич вернулся утром третьего дня, вернулся верхом на лошади карей масти и привел еще одного коня, светло-каштанового, с черной гривой и черным хвостом, для Давлята, чтобы, как сказал весело, «не медля ни минуты, скакать в наш партизанский штаб».

Туда вела одна-единственная и чуть приметная тропка, пролегавшая в темной, почти не знающей солнца чащобе и через те самые болота — коварные галы, которые так похожи на пестрый цветущий луг. Тропинка была с греблей и переспой, то есть выстлана бревнами и ветвями и засыпана землей. Если сквозь чащу проехали, чуть ли не распластавшись на коне, легкой рысцой, то через болота ехали медленным шагом, крепко держа поводья; лошади пугливо косили глазами, иногда, тревожно фыркая, останавливались.

Штаб располагался в бревенчатой охотничьей избушке среди могучих деревьев. Но их остановили далеко от него. Гуреевич назвал пароль, и, оставив коней дозорным, они прошагали след в след километра полтора. Здесь оказался еще один пост. Часовой задержал их и послал подчаска за разрешением пропустить, а потом, когда тот вернулся, дал его же в проводники.

У входа в избушку были люди, военные и гражданские. Некоторые стояли и оживленно беседовали, иные сидели на траве и молча, сосредоточенно дымили цигарками. Давлят и Гуреевич не успели даже поздороваться с ними — едва подошли, как навстречу шагнул высокий, широкоплечий усач с наганом на поясе, сказал: «Прошу, товарищи, вас ждут» — и завел в избушку.

Давлят вошел первым, вскинул голову и, увидев тех, кто сидел за длинным, грубо сколоченным столом, открыл в изумлении рот, и рука его сама схватилась за внезапно и гулко застучавшее сердце.

— Прошу, товарищ лейтенант, — показал на лавку у стены худощавый смуглый мужчина, сидевший за столом между теми двумя, с которыми Давлят и не думал встретиться.

Мужчина еще сказал:

— Садитесь, — и, как и у тех двоих, на губах у него была улыбка.

Давлят слышал его отчетливо, но не мог сдвинуться с места и не мог сообразить, что это уже не во сне, а наяву сидят перед ним свои, родные люди — командир полка подполковник Николай Петрович Тарасевич и комиссар полка Михаил Васильевич Мартынов.

Если бы они не поднялись и не принялись трясти с радостным смехом его руки и похлопывать по плечу, Давлят, наверное, не скоро пришел бы в себя.

Но потом снова заговорил худощавый мужчина, и Давлят при первых же звуках его голоса справился с собой, и взгляд стал твердым.

— Товарищ лейтенант Сафоев, — чуть торжественно произнес мужчина, — благодарю вас от имени Центрального Комитета Коммунистической партии Белоруссии за высокую сознательность, мужество и отвагу, проявленные как в боях с немецко-фашистскими захватчиками, так и в создавшейся ситуации. Надеемся, что в наших партизанских рядах вы будете бить оккупантов с удвоенной энергией.

— Служу Советскому Союзу! — быстро поднявшись, вытянулся Давлят, затем сказал: — Товарищ представитель Центрального Комитета партии, разрешите спросить?

— Да, конечно, — просто ответил мужчина и жестом показал, что можно говорить сидя.

Давлят сказал, что им хотелось бы знать общую обстановку и прежде всего положение на фронте.

— Сказать правду, положение на фронте плохое, — негромко, глядя в глаза, произнес представитель ЦК. Он погладил остриженные ежиком волосы и, усиливая каждую фразу точным, скупым жестом, продолжал: — Немцы, несмотря на большие потери в живой силе и военной технике, продолжают лезть вперед. Мы сдали им обширные районы, и не исключено, что сдадим еще. Но главное все-таки заключается в том, что Красная Армия самоотверженно бьется за каждую пядь советской земли, перемалывая лучшие силы врага. Храбрость наших воинов беспримерна. Свидетельств тому много, одно из них — действия ваших однополчан во главе с подполковником. Тарасевичем. Они геройски отразили многочисленные атаки превосходящих сил противника и дали возможность другим частям и соединениям отойти без излишних потерь на новые рубежи.

Давлят перевел задумчивый взгляд на Тарасевича и Мартынова, которые сидели с опущенными глазами и лишь изредка покачивали головой. Глаза у них были ввалившиеся, лица усталые, с впалыми щеками и глубокими бороздами на лбу. Не трудно понять, какие дни им довелось пережить, и Давлята порывало спросить, что стало с полком.

— Полк понес большие потери, — продолжал представитель ЦК, словно заглянув Давляту в душу, — но и попав в окружение, а затем уйдя в леса, нанес врагу ряд чувствительных ударов.

— Рота лейтенанта Сафоева действовала так же, — вставил комиссар Мартынов.

Давлят кивнул, вздохнув, сказал:

— Теперь, товарищ батальонный комиссар, от роты осталось одно название.

— Война, лейтенант, — качнул головой представитель ЦК.

— Она без потерь не бывает, — досказал за него Тарасевич.

Ему ли, Давляту, объяснять это? Не в силах промолчать, он с горечью произнес:

— А почему все же отступаем? Почему отдаем наши земли, когда должны бить врага на его территории? Неужели он оказался настолько сильнее нас, что мы не можем остановить?

— Пока сильнее, — сказал представитель ЦК, гладя, как видно, по привычке остриженные ежиком волосы. — Их поперло на нас сто семьдесят дивизий, лейтенант, и бросают все новые силы, а нам нужно готовить на них на всех могилы. Время требуется для этого, время и умение. Как, товарищи, — обратился он к Тарасевичу и Мартынову, — объявим решение? Не передумаем?

— Объявим, товарищ Михайлов, — ответил Мартынов.

Тарасевич согласно кивнул.

Михайлов (это, подумал Давлят, вряд ли настоящая фамилия) удовлетворенно хмыкнул и заговорил. Оказывается, в Полесье создается партизанское соединение, в состав которого войдет и Давлят со своими людьми. Командиром этого соединения штаб партизанского движения утвердил подполковника Тарасевича, комиссаром — батальонного комиссара Мартынова.

— Они рекомендовали, и мы согласились, — сказал Михайлов, — назначить лейтенанта Сафоева командиром одного из батальонов. Комиссаром будет товарищ Гуреевич, коммунист с подпольным стажем еще со времен панской, пилсудской Польши.

Как только были названы их новые должности, Давлят и Микола Гуреевич встали и вытянули руки по швам. Михайлов коротко охарактеризовал цели и задачи партизанского движения и подчеркнул, что сегодняшние партизаны будут отличаться от партизан времен Отечественной войны 1812 года или периода гражданской войны.