Владимир Козловский - Ищу свою звезду

Упал стрелок на соседнем самолете, и машину сразу охватило яркое многоцветное пламя. Далеко-далеко внизу от огненного комочка горящей машины отделились две темные точки — выпрыгнули два парашютиста. Два белых вымпела струйкою метнулись в воздухе.

Полосатый с черными крестами немецкий самолет ворвался в строй советских бомбардировщиков, дружный огонь стрелков опрокинул его вниз, сразу же превратил в черную с дымящимся хвостом комету.

Тактика врага стала понятна даже Наташе. Немецкие летчики не шли в открытый и равный бой. Они действовали исподтишка. Стараясь отколоть от строя крайний самолет, набрасывались на него всей сворой. Только несколько наиболее вертких истребителей, симулируя атаки на эскадрилью, отвлекали на себя огонь.

Теперь, когда сбили соседа, крайним самолетом — первой и главной целью добычи — стал тот, в котором летела Наташа. На него бросалось не два, а шесть воздушных пиратов. Грабовский терялся все больше и больше. Наташа смотрела на стрелка снизу, Она видела его вздрагивающие губы, капли пота на щетинистом рыжем подбородке. Грабовский крутил турель, прижимал пулемет, целился, не стреляя, снова крутил и снова целился.

Но что это с ним? Лицо исказилось смешливой гримасой, короткие волосатые пальцы, судорожно дрожа, попытались и не смогли схватиться за башню, вялое тело кулем осело к ногам Наташи.

— Что с вами? — испуганно закричала Наташа.

— Голова… — со стоном выдавил стрелок, закрывая глаза. Из-под шлема тяжелыми каплями стекала кровь. Наташа подползла к бортовой аптечке. Волнуясь, неумело сняла с Грабовского шлем, морщась, как будто больно было ей, а не Грабовскому, поспешно забинтовала рассеченную осколком лысую голову. Испачканная в крови, с выбившейся из-под шлема золотою прядкой волос, она теперь совсем не походила на ту аккуратную, всегда красиво и изящно одетую журналистку, какой привыкли видеть ее в редакции.

Что-то громко треснуло в кабине, и исковерканная рация беспомощно повисла на вытянутой пружинке. Грабовский, с трудом приподняв голову, указал на пулемет. Стрелок попытался что-то сказать, но силы изменили ему. По движению ослабевших дрожащих губ Наташа поняла только:

— Убьют, убьют, убьют.

Дальше все произошло, как во сне. Едва поднявшись на ноги, она увидела, как, заслоняя горизонт, прямо на нее шел самолет врага. Он был так близко, что Наташе показалось, будто она увидела силуэт сидящего за штурвалом немца. Отдавала ли она себе отчет, сознавала ли, что делает?.. «Пулемет!» И она схватилась за его рукоятки, изо всей силы прижала к груди. Высоко вскинув ствол, в упор навела его на растерявшегося от неожиданности немца и нажала на спусковой крючок. Длинная, захлебывающаяся, почти слитая в единый звук пулеметная очередь на мгновение оглушила Наташу,

Но что это?

Самолет с мрачными черными крестами на крыльях судорожными толчками вяло вскарабкался вверх, потом сразу оборвался, свалился вниз, обдавая гарью кабину Наташи. В глазах девушки — страх, затем изумление, кажется, радость…

Кто там сидел за штурвалом? Молодого или старого сразила пуля, похоронила вдали от родного дома? Бесславную смерть получил ты, пришелец чужого неба, от слабой девичьей руки.

Наташа увидела, как слева и справа неслись навстречу два черные быстро растущие точки. У нее похолодели руки, кажется, шевельнулись под шлемом волосы. «Опять, опять! — зашептали сухие губы, — когда же это кончится?»

Одну из стремительных точек Наташа поймала в кольцо прицела. «Ну, ближе, ближе, подходи… Еще, еще!» Палец нажал на крючок спуска, но Наташа не услышала звука выстрелов. Что-то горячее, колкое прожгло ей бедро, и она свалилась на пол.

«Кажется, я ранена… Почему же нет боли?» Схватившись за ногу, Наташа почувствовала липкую кровь. Вспомнив о пулемете, она попыталась встать. Тело словно налилось свинцом, стало непомерно тяжелым и непослушным. Трижды пыталась Наташа подняться и трижды опускалась, не в силах дотянуться до пулемета.

— Убьют, убьют… — не осмысливая слов, твердила Наташа и вдруг почувствовала, как бесконечно дорога жизнь. Она отбросила сиденье и, хватаясь за скобы пулеметных ящиков, с усилием подтянувшись на руках, опустила на него ослабевшее тело.

Кружилась голова. Черные фашистские кресты плыли в глазах, опрокидывался и мутнел лазоревый купол.

Близко зарябили черные кресты «мессершмитта». Наташа припала горячим лицом к пулемету, с трудом нажала гашетку. Резкий звук выстрелов рубанул по ушам. Она медленно отвела ствол пулемета в сторону и снова нажала на крючок. Так, не видя, куда и зачем, выпускала она патроны — последний запас пулеметной ленты. Звук стрельбы успокаивал ее.

Но вот опять кресты, глухой треск — и снова колкий металл прожег ногу. Качнулся голубой купол, качнулась и опрокинулась вместе с ним и Наташа. Сознание покинуло ее.

Сколько прошло времени? Быть может, час, быть может, секунда?

Когда Наташа открыла глаза, она отчетливо увидела перед собою неловко подогнутую окровавленную голову Грабовского, раскрытую аптечку, болтающуюся на одной пружинке с оголенными внутренностями рацию.

— Жить, жить, жить! — отбивал пульс. Наташа снова попыталась вскарабкаться на сиденье, но оно высоко, словно вершина дерева, на него не взобраться. Нет сил. Что же теперь? Лежать и ждать, когда немец в упор расстреляет самолет и машина взорвется вместе с людьми?

Наташа подползла к люку, окровавленными, чужими, слабыми пальцами ухватилась за крышку. Будь что будет. Она вывалится в люк и дернет за кольцо парашют. Ноги? Ну что же, пусть они не удержат, пусть она больно ударится о землю, но жить, жить все-таки будет.

Нет-нет. Покинуть самолет, бросить товарищей — это измена. Наташа никогда не простит себе такой мысли. Верность дороже жизни. Напрягая последние силы, она подвинулась к пулемету, заставила себя подняться, но все напрасно..,

…Голубая воронка омута плавно кружит тело и тянет его все глубже, на дно. Прохладная вода освежает, сквозь ее толщу видны зеленые змейки водорослей, белый, как сахар, песок, ракушки. Наташе хочется что-то вспомнить, о чем-то успеть сказать, но в голове нет мыслей. Сладкая приятная дремота усыпляет ее…

Сильные толчки возвратили сознание. Наташа ощутила их всем своим телом: грубые, колкие, они причиняли невыносимую боль. Только сейчас, когда самолет уже рулил по земле, она почувствовала их так сильно, что готова была закричать, заплакать.

Наконец-то утих этот все еще пугающий рокот в ушах, притих, бессильно качнулся и замер воздушный корабль. Чьи-то легкие торопливые шаги, как сквозь сон, прошуршали рядом, звякнул замок, и в отверстие турельной башни просунулась курчавая голова Цыганка.