Владимир Козловский - Ищу свою звезду

— Следующий номер — цыганский табор! — и, протягивая Майко бледную руку, ласково добавила: — Проходите, проходите, Рошат. О, да вы опять по полю гуляли, наверное, в соседних колхозах всю рожь вытоптали. Спасибо, спасибо! — принимая букет васильков, поблагодарила она.

— Насчет табора конферансье перепутал, — извинился перед больными Рошат,— табор заходит с песнями, с пляской, а я, как трусливый любовник, на цыпочках. А впрочем, если позволите, за весь табор концерт вам задам, — и Цыганок принял позу плясуна,

— Отставить, товарищ Майко, — заглядывая в дверь, с шутливой строгостью предупредил его врач, — условие помните?

— Молчу, молчу! Язык на приколе, — поспешно уселся Майко на край стула и, сложив руки, смиренно поднял глаза в потолок.

— Что нового в мире летчиков? — спросила Наташа.

— Полное перерождение. Летуны наши стали ершистые. То больше хвостик врагу показывали, а теперь обозлились, при каждой возможности в драку лезут,

— Похвально. Давно бы следовало.

— Согласен. Только пока еще превосходство фрицев: самолетов у них, как саранчи.

Наташа полусидела, за спиною у нее подушки.

— Вы так и не рассказали, Рошат, о результатах прошлого боя…

— Точно, Наташа, увольнительная меня подвела.

— Сейчас не торопитесь?

— Нет. Приземлился, пока не прогоните.

— Так рассказывайте.

Цыганок стряхнул с фуражки соринку, бодро начал:

— Итак, значит, слышу я, пулемет ваш притих, наши все одиночками шпарят, думаю, как бы от огонька не поджариться. Клюнул в пике — и по елочкам, по вершинкам, верное дело. Фрицы бреющим не идут, боятся… Так и доплелся до базы.

— Наших кого-то сбили?

— Двух: Беркутова и Чернова. А ихних четыре вместе с твоим крестничком… Да, чуть не забыл, главная новость: Дымов о награждении ходатайствует.

— Кого?

— Журналистки Натальи Светлановой.

— Как громко! — опустила длинные ресницы Наташа. — Награждать меня, разумеется, не за что.

Наташа постаралась сменить тему разговора. Любознательная по натуре и своей профессии, она настойчиво расспрашивала Цыганка о действиях полка, о положении на фронте, о нем самом. Рошат, как всегда, бахвалился.

— Я-то заговоренный. Меня еще пацаном бабка от всех бед ворожбой отвела. Ни одна пуля не тронет. Не веришь?

Наташа шутливо погрозила пальцем.

— Вы же знаете, в колдовство ни-ни-ни!

Беззаботные, синего отлива глаза Цыганка загорелись обидой.

— Не веришь? К примеру, вчера… Стрелка ранило, штурмана тоже, в машине тридцать пробоин, а у Майко, как видишь, ни единой царапинки. Говори что угодно, а это уж точно. Заговор действует.

— Вам просто везет, Рошат. Не забывайте: у везенья так же, как у веревки, концы бывают.

— Чепуха! Мы с Пашкой договорились всю войну отлетать.

— С каким это Пашкой? — едва выговорила от волнения Наташа.

— С Пашкой Чичковым, другом моим. Ты его, наверно, не знаешь: конопатый такой, руки лопатой.

— Как же, мы с ним знакомы. — как можно спокойнее постаралась произнести Наташа, — где он сейчас, в полете?

— Да, он все один, в разведке. Одному грустновато, знай драпай от немцев, а чтобы схлестнуться — думать нечего. Немец в одиночку не ходит, на разведку и то в паре.

— Страшно, — поежилась Наташа, и непонятная тревога охватила ее. — А вы в разведке бывали?

— Просился. Не посылает Зыков, говорит: «Пошли тебя, дров наломаешь». Ничего. Мы теперь на другие машины садимся, к партизанам летать будем. Война только началась. Я еще кое-кому нос утру, увидишь.

— Знаю, хвалиться любите, — думая в это время совсем о другом, сказала она с грустью и посмотрела в глубь палаты. Узенькие кровати стояли почти под линейку, спинка в спинку. Пять кроватей, трое больных. Одной женщине оторвало бомбой руку, второй — пулей пробило плечо, третьей вырезали аппендицит. Сегодня никто не стонет, жизнерадостный вид молодого летчика-цыгана развлек их,

Даже в одежде Цыганка чувствовалось что-то таборное. Брюки у него несоразмерно фигуре широкие и скорее похожи не на галифе, а на шаровары, сапоги с напускною гармошкой, на пальцах перстни, у пояса финский в цветной оправе нож,

— Удивляюсь, как это вам взысканий за форму не дают, ведь вы же из летной ее в цыганский костюм превратили, — заметила Наташа.

— Разве? — оглядывая себя, недовольно переспросил Майко. — Я думал, ко мне только начальство придирается, а оказывается, и ты тоже. Ведь это же мелочи.

— Какие же мелочи? Нож, например, грабительский, мелочь?

— На нож у меня свое законное право имеется.

— Сами себе законы придумываете?

— Нет, почему, — тряхнул длинными волосами Рошат. — Хочешь, тебе расскажу, где я его подобрал, а потом скажешь, по закону ношу или так… для красы.

— Что ж, расскажите. Только, чур, без бахвальства.

— Без прикрас даже писатели не обходятся, — возразил Майко и, выдернув из ножен, подал нож девушке.

— Читай, —показал он ей на блестящее лезвие.

Наташа покрутила в руках нож, внимательно осмотрела насеченные на сталь буквы.

— Не по-русски и не по-немецки, — чуть смутилась она, — я этого языка не знаю.

Цыганок взял из рук девушки нож и внятно прочел:

— Тимоняйнен, — затем пояснил: —Тимоняйнен — это финский летчик, хозяин сего украшения. Попал этот нож ко мне в январе прошлого года. Тогда я еще на «ястребке» куролесил. Я ведь не как другие — летчик универсальный: на любую мат-часть сажай.

— Опять вы? — улыбнулась Наташа.

— Виноват. Забываюсь. Патрулирую, значит, у Карельского перешейка, вижу — чужой истребитель стороной пробирается. Нет, думаю, не укроешься, и сразу за ним. Немцы, они ведь трусы, я уже говорил, один на один драться боятся. А финн не таким оказался, мне по вкусу пришелся. Разворачивается и пошел на моего «ишачка» — истребителя И-16 мы так окрестили. Шпарим, шпарим, один по другому, акробатами кувыркаемся, сорим боеприпасы.

Упрямый попался дьявол. Когда зарядов осталось пустяк, разве только для самоубийства хватило бы, ринулись в лобовую. Ну, думаю, тут у тебя, дружок, гаечка заслабит, сдрейфишь. А он, понимаешь, жмет и глазом не моргает. Помню, летит на меня ладья, а в ней злая такая рожа. До столкновения секунда, две, аж глаза закрыл, думаю, баста, считайте кусочки. А когда открыл, вижу одно только небо. Сдрейфил, думаю, финн, улизнул… Не скучно рассказываю?

— Ничего, продолжайте.

У Рошата заблестели глаза.

— Как, думаю, это я его проворонил? Надо искать, вираж заложил круче нормы положенной, того и гляди барабанные перепонки полопаются, обернулся, смотрю — опоздал; финн уже в выгодном положении, в хвост мне вцепился. Я в пике, петельку вывел, кое-как увернулся и снова пошел в атаку. Последняя очередь положила конец нашим птахам. Трудно поверить, конечно, в жизни такого почти не бывает, когда два бойца, ударив один другого, валятся сбитыми. А тут, представь себе, так и вышло — в одночас подбили друг дружку. Его самолет загорелся, мой тоже дымом заволокло. Я прыгаю — и он прыгает, я за кольцо — и он за кольцо,