Владимир Козловский - Ищу свою звезду

— Наташа? Грабовский? — с тревогой окликнул Майко. — Живы?

— У-ми-ра-ю...— еле пролепетала Наташа,

Цыганок проворно скользнул вниз, рукояткою пистолета отбил замок люка, бережно вытащил из кабины Наташу. Легко, как ребенка, он понес ее по аэродрому, ступая мягко и осторожно, боясь споткнуться и причинить девушке боль.

Он шел прямо, высоко запрокинув чубатую голову, и что-то злое и властное было в его блестящих глазах, тонком изломе суровых бровей, в стиснутых твердых губах. Навстречу ему, взметая пыль, уже мчалась машина с красным крестом, летела командирская эмка, со всех сторон к израненному, изрешеченному пулями самолету бежали люди. А Цыганок все шел и шел, не замечая никого, взлохмаченный и свирепый, и лицо у него было такое, будто он шел навстречу врагу, объятый страстным желанием рассчитаться за жизнь боевого товарища.

Наташа открыла глаза. Первое, что увидела, было небо: голубое, высокое, милое сердцу небо. Голубое… Ей нравилось все голубое: она любила голубое платье, голубые васильки, голубые петлицы, голубые глаза.

Неописуемая радость охватила девушку: она снова видит небо, она еще живет, дышит, чувствует. Слабая, чуть заметная улыбка скользнула по ее бледному, обескровленному лицу,

— Очнулась… Тише, товарищи, тише. Она улыбается. Наташа, вам больно?

Наташа с трудом оторвала от носилок голову и посмотрела по сторонам. Вокруг тесным кольцом толпились люди с озабоченными, полными тревоги лицами. Беспомощным, жалким ребенком почувствовала себя девушка среди мужественных и сильных людей — летчиков.

— Вам больно? — спросил чей-то голос, знакомые нотки послышались в нем.

«Кто это? — силилась вспомнить девушка. — Ах, да! Веснушки… Славные коричневые веснушки! Так ведь это же Павел! Как же она его не узнала?»

Наташа попробовала улыбнуться и, сдерживая подступающие к горлу слезы, чуть заметно зашевелила губами.

— Нет, мне вовсе не больно… Только… Ой! — порываясь схватить что-то руками, вскрикнула она и, опрокинувшись на носилки, закрыла глаза.

Теперь она видела перед собой пулемет… Чистый и гладкий, сизый, как голубь-дикарь. От тонкого с похожей на флюгер мушкой ствола струилось тепло. Зыбкими, прозрачными, с отцветами радуги волнами оно тянулось вверх, растекалось, слипалось с синею дымкой. Пулемет дышал. Странно. А она и не знала, что металл может жить.

Какой тяжелый спуск в пулемете! Она жмет на него двумя пальцами, а на пальцы — левой рукой. Жмет, выбиваясь из сил, а он не стреляет. Почему это? «Да стреляй же, стреляй!» Там, впереди прямо на мушку-флюгер движется черная точка. Как она быстро растет, уже закрывает солнце!

Какая же точка — ястреб. Конечно же, ястреб: клюв, крылья, глаза. Глаза удивительные, то вспыхнут огнем, то погаснут. Страшная птица, она несет с собой смерть. Истребитель! Не бойся, стреляй. Сейчас он задымит гарью, жми на курок сильнее, сильнее! Стреляй.

Проклятый металл. Он уже умер, холодный, не дышит. А чем же дышать, откуда набраться тепла? Ведь ленты-то нет, рассыпалась, патроны-то вышли…

Летчики молча смотрели, как полковой врач бинтовал Наташе ногу. Цыганок сердито пощипывал усики. Ему казалось, что врач накладывает повязку очень уж грубо. Он едва сдерживал желание оттолкнуть врача, обругать его мясником. Санитары осторожно занесли носилки в машину. Цыганок подбежал к врачу и, косясь на товарищей, таинственно спросил:

— Товарищ полковой врач, вечером больную навестить можно?

— Больной нужен абсолютный покой. Прошу вас с визитами пока воздержаться.

— Да вы зря беспокоитесь, я спокойный, муху не спугну. Посижу минутку у койки, а не выдержу, слово болтну, за шиворот меня — и на улицу.

— После поговорим, лейтенант, извините, — врач захлопнул дверку кабины.

Цыганок недружелюбно отступил от машины, провожая ее глазами, сердито буркнул:

— Делец. Строит из себя привратника райского… А сам бинт наложить аккуратно не может. Коновал, а не врач.

После трех бесплодных попыток пробраться в палату Майко чуть-чуть повезло: удалось вызвать на крыльцо госпиталя дежурную сестру.

— Я командир корабля, — представился он. — У вас мой стрелок-радист на лечении.

— Кто? Фамилия?

— Наташа Светланова.

— Вот как. Я думала, вы о Грабовском.

— Ну и Грабовский тоже. Как они?

— Грабовский чувствует себя превосходно. Рана-то пустяковая, кожу на голове сорвало.

— А Наташа?

— Пока еще плохо. Бредит. Маму зовет…

— Маму? — удивился Рошат.

— Представьте, что да, Не вас же, конечно.

— Спокойно, спокойно, сестрица, насмешки вам не к лицу.

Цыганок подкупающе улыбнулся, покрутил тонкие усики.

— У меня к вам секретное боевое задание.

— Записку вручить?

— Отродясь без бумажной чепухи обходился.

— А что же?

— Как Наташа очнется, разведайте у нее про цветы, какие она больше всех уважает.

— Хорошо, постараюсь.

Цыганок подмигнул.

— За мной три поцелуя.

— Ну-ну, расскажу вот ей…. Поцелуйщики, больше вы ни на что не способны.

— Воздушных, сестрица, воздушных… С самолета…

Прилетев с задания, Цыганок передал планшет штурману и в столовую идти отказался.

— Мои сто граммов пусть Пашка сглотнет, уж больно бомбил здорово. Пяти «юнкерсов» на стоянке как не было…

— Чичков ведь не пьет. Вы забыли? — напомнил штурман.

— Отдай тогда Соколу, он бомбил, его и заслуга.

— Это дело другое, — насупился штурман.

Цыганок вышел в поле. Высокая, местами до плеч рожь печально склонила длинные, наполненные литым зерном колосья, звала хозяев к жатве. Но за время войны поля овдовели, на них выходили теперь только женщины.

На этот раз в поле было совершенно безлюдно, и только одинокий жаворонок напоминал о том, что жизнь здесь еще не потухла. Нежные голубые цветочки прятались в иссушенных хлебах, украшали скучную ниву. Долго Цыганок ходил по полю, собирая васильки.

«Будет довольна», — придирчиво осмотрев букетик цветов, решил он и быстро зашагал по дороге.

В васильках Цыганок не находил ничего хорошего. «Разве это цветы? Трава, сорняк полевой, и запаха-то никакого, будто бумажные». Однако вслух своих мыслей не высказывал и, когда техник либо радист, исполняя просьбу командира, вручали ему букет васильков, он высоко поднимал его над головой и звонко щелкал пальцами.

— Хороши, а? — и, получив утвердительный ответ товарища, по секрету сообщал: —Это ее любимые.

Наташа, как всегда, встретила своего командира радостной улыбкой. Он шумен, весел, подвижен, находчив. Сквозившее в каждом движении Цыганка буйство составляло резкий контраст с окружающими Наташу людьми: осторожными, сдержанными, какими-то полусонными. Увидев Рошата, Наташа шутливо доложила соседям по койке: