Владимир Козловский - Ищу свою звезду

— Смотрите, смотрите! — воскликнул он. — Какой-то самолет нас преследует!

Белобородый протер рукавом стекло, нагнулся,

— Где? Да вы что? Это же звезда из-за тучи выползла.

Человек со шрамом на подбородке устало откинул голову,

— Нервы начинают пошаливать.

Нагнувшись, он чиркнул спичку, прикурил сигарету и несколько раз, почти не выдыхая дыма,глубоко затянулся.

Разговор прервал вышедший из кабины штурман. Он подошел к окну, взглянул на землю. Машина снизилась настолько, что на лугу уже стали заметны похожие на сторожевые башенки стога сена. На дороге черными зеркалами блеснули лужи. Самолет еще раз прошелся над лугом, погасил скорость.

— Координаты точны, господин капитан, можете отрываться, — вежливо обратился штурман к Сухтайнену.

Форей встал, рванул на себя ручку дверцы. Гофрированная дверка машины подалась внутрь.

— Да, кажется, не ошиблись. Девичий луг. Итак, прошу передать: в три сорок капитан Сухтайнен ступил на русскую землю. Завтра в это же время даю сигнал для бомбежки… Пока.

Парашютист Форей Сухтайнен прижал к груди правую руку и, с силой оттолкнувшись от самолета, мгновенно потонул в темноте ночи,

Желаю удачи! — крикнул ему вслед штурман.

Этих слов Форей не расслышал.

Комиссар Дымов оглядел выстроившиеся на линейке тяжелые транспортные самолеты. Выкрашенные в зеленый цвет машины, распластав длинные крылья, словно срослись с землей. Глядя на них, не верилось, что эти многотонные громадины могут подняться в воздух.

Аркадий Григорьевич вошел в пассажирскую кабину, недовольно поморщился. Транспортный самолет невыгодно отличался от боевого. Боевой — блестящий, поджарый, юркий, каждый сантиметр в кабинах на строгом учете, все к месту, ничего лишнего. Транспортный — в три, а то и в четыре раза крупнее, будничный, толстый, неуклюжий, в кабинах просторно — хоть води хороводы.

«Да, кажется, меняем кукушку на ястреба, — подумал Дымов, — а что сделаешь? Приказ есть приказ, наше дело подчиниться». Спиной к Дымову в пилотской кабине стояли летчики. Пожилой большелобый человек, летчик-инструктор гражданского воздушного флота, знакомил их с новой материальной частью. Аркадий Григорьевич услышал его слова:

— Это, товарищи, не машина, а ласточка, безотказная, умная. Но оборудование на ней, сами видите, сложное, с одного-двух вылетов не освоишь. Прошу обратить внимание на приборную доску. Начнем с автопилота…

Летчики слушали инструктора невнимательно, со снисходительной усмешкой. Они курили, переговаривались, открыто ворчали.

— Корова, летающий грузовик! — послышался наполненный злостью голос, и комиссар узнал Рошата Майко.

— Первый же немец, как утку, подстрелит! — поддержал Цыганка кто-то из летчиков.

— Из боевых летунов в биндюжников превращаемся, чем только думают… задом? — бурчал чей-то густой баритон.

— К дьяволу все начальство, — распылился Майко, — не полечу я на этой корове. В другой полк убегу!

— Тише, ребята! Мешаете, — старался угомонить товарищей Павел Чичков.

Дымов постоял, послушал и незаметно вышел на улицу. Ему самому стало нестерпимо жаль боевые самолеты, которые по приказу командования пришлось передать другому полку. Он тоже привык к ним, сроднился. Боевую авиацию, как и все другие летчики, Дымов считал своей постоянной стихией…

«Мутят воду такие вот Цыганки, а за ними и остальные, как раки, от новой техники пятятся, — думал он, — и что с ними делать, поснимать с борта, выгнать? Геннадий Степанович, тот бы, конечно, палку сломал не задумываясь. А ведь я комиссар, мое оружие — слово».

Аркадий Григорьевич зашел в кабинет, не снимая фуражки сел за стол. «Позвонить Зыкову? Посоветоваться?» Он уже взял было трубку, но, представив себе больного, обложенного грелками полковника, опустил руку.

День шел к закату, густые тени устилали дорожку. Дымов открыл дверь в расположение летчиков. Дневальный вскочил, вытянулся.

— Отставить! Вольно, — козырнул Дымов и без стука вошел в первую от входа комнату.

В комнате был один Цыганок. Он лежал на кровати в сапогах и фуражке и усердно дымил папиросой. На тумбочке, рядом с кроватью, валялись надломленная плитка шоколада, самопишущая ручка, старые петлицы, грязный подворотничок, мыльница. При входе Дымова Цыганок встал и испуганно осмотрелся. «Ну и видок в наших хоромах! Сейчас Дымов задаст жару».

Но комиссар, будто ничего не заметив, небрежно швырнул на подоконник фуражку и сел на стул рядом с тумбочкой,

— Где остальные? — кивнул он на три смятые пустые кровати.

— В домино режутся. Прикажите позвать, товарищ батальонный комиссар?

— Не надо. Садись. Итак, Майко, — не поднимая головы, начал Дымов. — Я решил удовлетворить твою просьбу, подписать рапорт о переводе тебя в другой полк.

— Рапорт? — брови Майко полезли вверх.

— Не нравится — уходи. Не мути воду, без тебя грязи достаточно.

«Предательство,— подумал Майко,— кто нафискалил?» — и растерянно забормотал:

— Я ничего, никаких рапортов не писал…

— Он у тебя в мыслях записан. Не хочешь летать? Недоволен новой машиной?

— А кто доволен, товарищ комиссар? Сарай есть сарай, к нему хоть десять моторов приделай. В мирное время, конечно, внимания стоит, апельсины, скажем, возить, почту…

— Ну, а если, к примеру, раненых с линии фронта?

— На это санитарная авиация есть.

— Хорошо. А если она не справляется? Представь себе, Майко, что вот сейчас там, где-то на линии фронта, истекают кровью наши советские люди и только ты один можешь их спасти.

Рошат молчал. Разумеется, у него есть душа, он в любую минуту готов помочь товарищам.

— Ты слышал о партизанах, Майко?

— Кто же о них не слышал!

— Так вот, вчера нам сообщили, что в отряде Коржа — есть такой отряд в Колтинских лесах — страшный голод. Люди получают по двадцать пять граммов сухарей в сутки… Тебе приходилось так голодать, Майко?

Рошат отрицательно кивнул головой.

— Ты бы согласился помочь этим людям?

— Об этом не стоит и спрашивать.

— Правильно. Но пойми: чем быстрее ты освоишь новую технику, тем скорее окажешь им помощь.

— А чего мне ее осваивать! Меня еще до войны Костюшко на ней вывозил.

— Тем лучше, — оживился Дымов. — Проверим, дадим провозной и — на задание. А пока надо готовиться, понимаешь, неделя срока! День промедления — жизнь многих людей.

— Есть готовиться!

— Или, может, в другую часть?

— Что вы! Это кто-то под меня мину подкладывает.

— Этот «кто-то» не кто иной, как командир экипажа Майко, — усмехнулся Дымов и затянулся папиросой. — Поведаю тебе еще одну тайну. После случая в Баклашинской мне пришлось за тебя поручиться перед командиром полка.