Владимир Козловский - Ищу свою звезду

Мало ли нелепых случайностей в эти дни навсегда разорвали даже очень крепкие, сотканные годами связи.

Сокол вошел в пассажирскую кабину, сел на край откидной скамейки, посмотрел на пассажиров-десантников. Они в новеньких белых как снег полушубках, лохматых ушанках, на ногах высокие сапоги, перехваченные выше колен ремешками. К широким поясам пристегнуты пистолеты, ножи, за спинами автоматы. Все подогнано, привязано намертво: во время прыжка с парашютом не выпадет.

Почти у всех молодые круглые лица, крепкие плечи, веселые, озорные глаза. Среди разведчиков одна девушка, на спине у нее маленькая полевая рация, на поясе крохотный, как детский пугач, пистолетик. Лицо у девушки тоже круглое, нос вздернут, вместо бровей наведенные карандашом ниточки.

— Ребята, а где же гармошка, вы же плясать обещали? — задорно закричала она.

— Один момент, золотце! Будет исполнено!

В самолет зашел инструктор-парашютист. Он в шинели с голубыми, окантованными золотым галунком петлицами без знаков. В руках у него старенькая гармошка-трехрядка.

Разведчик с узкими, как щелки, глазами лихо присвистнул и застрочил ногами чечетку. Дробный стук каблуков, песни и смех изменили настроение Сокола, разгладили морщинку на его лбу.

«Смелый народ, — подумал Сокол, — будто в отпуск собрались, хотя бы слово о вражьей земле, об опасностях. Впрочем, нет, тот верзила у двери очень уж мрачный».

— Все в сборе? — спросил у инструктора Павел.

— Все, как штык…

Самолет оторвался от земли, веселая болтовня в пассажирской кабине сразу стихла. Разведчики помогли друг другу надеть парашюты, поплотнее уселись на лавки. Стали смотреть в окна. Ночь выдалась на редкость темная, мелкая изморозь мошкою билась в стекла.

За окнами из черных черная чернь. Напрасно разведчики всматриваются в нее, пытаются что-то увидеть…

— Линия фронта! — нарушил тишину голос инструктора.

Лица разведчиков плотней приросли к окнам, тревожные взгляды опустились вниз. Самолет набрал высоту. Павел с удовольствием забрался бы и выше, лететь через линию фронта было бы еще безопасней, но сделать этого он не может. Даже привычные к высотным полетам летчики почувствовали, что дышать тяжело — не хватало кислорода.

Внизу, влево и вправо, огненной рекой потекла линия фронта. Там гремели бои. Через ночную хмарь хорошо было видно, как с обоих берегов этой реки били орудия. Яркие вспышки то мелькали одиночками, то, словно включенные на секунду электрические фонари, загорались и гасли рядами.

— Зенитчики не проспали, бьют, — предупредил Сокол.

— Придется подняться повыше, — спокойно ответил Павел и потянул на себя штурвал.

Метров на двести ниже самолета вспыхнули огоньки, и на месте их остались шапки светлых клубящихся облачков. До слуха донеслись глухие хлопки взрывов,

— Стреляют с обеих сторон, и наши и ихние. Может, дадим ракету «я свой»? — спросил Сокол.

— Не к чему. От своих ушли, а фрицы лупят лишь бы себя успокоить, по звездам.

Едва огненная полоса фронта осталась позади, Павел повел самолет на снижение.

Сокол низко склонился к стеклу кабины, глаза его широко открыты, взгляд напряжен. Он видел блестящую жилку ручья, пятна перелеска, различал даже дорожку телеграфных столбов.

— На цель вышли точно. Пригласи-ка старшего, — обратился он к бортмеханику. Через полминуты инструктор стоял рядом со штурманом.

— Что-нибудь различаете? — спросил его Сокол.

— Убей — ничего не вижу.

— Ну как же, смотрите: правее речушка Риг, вон роща, за ней будет ферма…

— Да, да.

— Готовьте людей, заходим на цель.

Павел набрал высоту, развернул машину.

— Так, хорошо… Снижай обороты! Планируй!.. — командовал Сокол и нажал на кнопку сирены.

Дребезжащий пугающий звук ворвался в рокот моторов. Это сигнал: «Приготовиться!» Разведчики выстроились вдоль борта самолету, прижались один к другому. Впереди поставили девушку: «Дорогу, ребята, женщине! Золотце, покажи класс, на тебя вся Европа смотрит!»

Два коротких сигнала сирены. Подталкивая друг друга, парашютисты кинулись в черную пропасть.

Разведчики знают: чем кучнее прыгнут, тем ближе друг к другу окажутся на земле, тем быстрее найдут друг друга, а когда рядом товарищи, и на вражеской земле не так страшно. При каждом прыжке парашютистов облегченный самолет вздрагивал.

«Кажется, выпрыгнули», — решил Сокол.

На земле, где проходит фронт, ярко пылал лес, накаленные огнем, краснели облака дыма. Пожар бушевал безнаказанно, сыпал мириады крупных и мелких искр, кидал в небо черные головешки. Казалось, люди на земле вымерли, потому что даже вспышек орудий не было видно. Может, они отступили, испугавшись пожарища? Может, отдыхают после трудного боя? О нет…

Едва самолет поравнялся с линией фронта, как небо сразу же усеяли дымные шапки разрывов зенитных снарядов, под крылом брызнула трасса пуль. Наклонившись к компасу, Сокол едва успевал отмечать показания прибора. Неожиданно карандаш выскользнул из его рук, Сокол вскрикнул. Ему показалось, кто-то с силой ударил железным прутом по ноге.

— Витя, ты что? — обернулся Павлик.

— Кажется, ранили, — медленно опускаясь на пол, скорее простонал, чем проговорил Сокол.

— Механик, радист, живо!

Еще две-три секунды предельного напряжения нервов, и все вокруг стихло, укрылось во мраке ночи,

Павлик с механиком сняли с Виктора унт, забинтовали простреленную ниже колена ногу. Бинт, как опущенная в чернильницу промокательная бумага, быстро впитывал кровь,

— Холодно, ребята, знобит, — очнулся Сокол.

— Надо его в багажник. Семен, постели куртки, быстрее, — приказал Павел. Летчики сняли с себя меховые куртки, укутали Сокола.

— Ничего, хорошо.

— Командир хочет тебя ссадить на ближайшем аэродроме, боится, как бы чего не случилось с ногой.

— Не надо. Я дотерплю до базы.

Глухо гудели моторы, машину плавно качало, лежать было хорошо, приятно, как в гамаке. Нога немела, будто наливаясь свинцом, тяжелела, шевельнуть ею не хватало силы, привстать, прощупать руками — тоже. Голова у Сокола кружилась, началась тошнота. «Странно…» Слабело тело, слабело дыхание, кажется, переставало биться сердце.

«…Хорошо, что наконец-то выглянуло солнце… Теплынь… Весна! А что это так гудит? Так ведь это же водопад, глупый, ты разве его не видишь?»

…Кугач пенится, брызжет, кровянистые волны яростно бьют о гранит. На скале над пенною бездной, склонившись, сидит женщина. Обхватив руками колени, она недвижима, как и скала, и серебристое платье отливает на ней, точь-в-точь как рыбья чешуя.

Айна! Ее маскарадное платье!

Сокол, не чувствуя под ногами земли, бежит к водопаду. Вокруг цветы, а над головой ветви яблонь. «Мои яблони — я посадил. Да какие громадные! А плодов-то, плодов! Не ветки, а красные грозди!»