Владимир Козловский - Ищу свою звезду

— Товарищ полковник, надо бы набрать высоту, — осторожно замечает Алиев. — Места здесь опасные.

— Пустое… Высота в этом случае тоже не выручит…

Мигают яркие звезды в темном безрадостном небе. Сколько ни лети им навстречу, ни на шаг не придвинутся. А внизу, притаившись, плывет земля. Она словно вымерла: все застыло какими-то мрачными пятнами — ни света, ни движения. Кто это заскучал о свете? Ошибка. Яркая полоса ударила в лоб пилотской кабины, по металлу машины свинцовым дождем рассыпалась пулеметная очередь. Самолет заметался, рванулся ввысь, упал на крыло, шарахнулся влево и вправо.

Цель близка. Разведчикам прыгать в районе Марьянино, Виктора тянет к ним, как магнитом. Эти незнакомые люди стали для него как друзья. Хочется им рассказать о юности, об Айне, о бесконечной тоске по ней. Но разведчикам теперь не до его излияний. Они поспешно проверяют парашютные лямки, рацию, вооружение. Высокий чернобородый «старшой» подтягивает к багажной двери тюки груза, просит Виктора сбросить их как можно точнее.

— В тыл-то идете впервые? — спросил его Виктор.

— Да, прыгать не приходилось.

— Ни пуха вам, ни пера, — волнуясь, сказал Виктор и, взглянув в черную бездну, зябко поежился.

— Страшно?

— Понять не могу, — откровенно сознался разведчик — а ведь на родные места возвращаюсь: так тянет, что о страхе и думать некогда.

— Да я тоже бывал когда-то в вашем Марьянино.

— Давно?

— Перед войной.

Сокол уже хотел рассказать об Айне, но тут же подумал, что разведчик наверняка усмехнется: разведчику не до интимностей.

— А я от Марьянино — рукой подать — полтора десятка километров, — открывая замок багажной двери, сказал разведчик. — Есть там колхоз, «Рассвет» называется. Председателем в нем когда-то работал.

В открытую дверь ураганом ворвался ветер, смял голоса, с яростью затеребил на людях одежду.

— Алло, товарищ старшой! Прыгать по третьему сигналу сирены! — крикнул в ухо чернобородого Сокол.

— Знаю.

Торопливо пожав руку разведчику, Сокол побежал в кабину пилотов.

Цель. Ни огонька, ни сигнала: длинная лесная просека ровной дорожкой сбегает к реке Гулкой. Сокол трижды жмет на кнопку сигнала и бежит помочь товарищам столкнуть с самолета груз. Ветер хлещет лицо до боли, пойманным в яме зверем мечется внутри фюзеляжа.

— Эх, ухнем!

Подхваченный ветром тюк, кувыркаясь, падает вниз.

— Еще разок! Ухнем!

Летит второй брезентовый сверток, третий, четвертый.

— Все! — закрывая двери, кричит Сокол, — Можно заворачивать к дому.

Усталой походкой он заходит в кабину и замирает в дверях: свет! До боли слепящий глаза, яркий как солнце, горячий свет молнией бьет в лицо.

— Товарищ полковник, товарищ…

Гулкий удар потряс самолет, горячий шквал ветра отшвырнул Сокола к двери, и он всем телом почувствовал, как затрясся под ним пол, словно в шторм пароходная палуба.

«Машина взорвалась, падаем», — мелькнула страшная мысль, и Сокол, вскочив на ноги, бросился к выходу. Ощупывая на себе парашют, он ухватился за ручку двери.

Земля щетинилась черными зубьями леса. Сдерживая крупную дрожь пальцев, Виктор надавил на ручку. Рука уже вцепилась в кольцо парашюта, секунда — и он прыгнет в черную бездну. Надрывный, словно предсмертный стон, голос заставляет его выпрямиться.

— По-мо-ги-те!

«Чей это голос? Полковника?»

Спотыкаясь и падая, Сокол несется в кабину.

— Полковник! Товарищ полковник!

Голова Зыкова свесилась с кресла, левая рука вяло скользит по штурвалу.

— Не могу… Кто-нибудь… Сокол… штурвал…

Виктор схватил за штурвал, резко потянул его на себя. Самолет взмыл в воздух.

— Командир! Командир, что же делать?' Приказывайте! — кричал Сокол, но Зыков не двигался, не отвечал. Пилот, свалившись с сиденья, уткнулся в пол головой. Куда летит самолет с неподвижными телами пилотов? Взглянув на компас, Сокол чуть было не выронил штурвал от испуга. Самолет шел на запад, в глубь стана врагов. В душной кабине стало холодно, от напряжения больно стучало в висках. Услышав за спиной частое хриплое дыхание, Сокол взглянул назад.

— Механику раздробило ногу, — наклонившись, кричал радист.

— Вытащи командира, иначе мне с самолетом не справиться.

— Командира? Что с ним?

— Быстрее…

Радисту, лучшему штангисту полка, пришлось немало повозиться, прежде чем, не зацепляя штурвала, он вынес из кресла громоздкое тело Зыкова.

— Теперь берись за пилота! — не отрывая взгляда от черного неба, сказал ему Сокол. — Постарайся перевязать и быстро ко мне, слышишь?

Не приходилось Соколу ночью вести воздушный корабль. Спасибо. Тысячу раз надо сказать спасибо Павлу Чичкову. Это он доверял свой штурвал Соколу, учил его держать самолет в воздухе.

Павел стоял в проходе, Сокол сидел в кресле пилота, а пилот вместо него за картой. В неумелых руках самолет, как телега на кочковатой узкой дороге: то, падая, скользил на крыло, то, словно птица, клевал носом, то упрямо, назойливо лез вверх. Твердая рука Павла время от времени выправляла машину. Глаза Сокола не успевали охватить показания приборов, следить за курсом, за высотой, за уровнем. От напряжения сразу же уставали ноги, потели ладони. Странная вещь! Такая громадина — несколько тонн металла, горючего, груза — и так послушна.

Не знал Сокол, для чего учил его Павел летать. Может, неумелость Сокола всего лишь веселила командира. Может, устав от работы, Павел просто хотел отдохнуть. Может, хотел убедить товарища в сложности своей профессии. А может, и это вернее всего, для того, чтобы очутившись, как сейчас, один с самолетом, Сокол смог спасти и его, и себя, и товарищей.

«Какой же ты дальнозоркий, Павлуша!»

Однако пора рискнуть, разворачиваться. По менее опасному изломанному маршруту Соколу ни за что не пройти. Не хватит ни горючего, ни пилотского навыка. Хотя бы пройти напрямую. Высота уже свыше трех тысяч, темные облачка — попутчики добрые.

Сокол поворачивает штурвал, смотрит за уровнем. Маленький, отделанный фосфором самолетик в приборе косится на*бок, катушка компаса крутится, меняя цифру за цифрой.

«Стоп! Хватит, надо выравнивать».

Теперь самолет идет на восток, домой. К себе, на Большую землю!

Облака все густеют, клубятся, мрачными глыбами наползают на стекла, швыряют самолет, точно щепку. Виктор берет на себя штурвал, забирается выше. Курс лежит на восток. В родное небо самолет прилетит. А вот как найдет он Пригорск, как сядет на землю?

При мысли о посадке у Сокола холодеют руки. Чего-чего, а посадку — это самое сложное в авиации дело — пилоты не доверяют даже самым близким друзьям.

— Алиев скончался. Командир и механик лежат без сознания, — услышал Сокол голос радиста.