Владимир Козловский - Ищу свою звезду

Сокол сдернул шлем. Что-то защекотало в горле, запрыгали перед глазами стрелки приборов.

— Радиокомпас. Его надо настроить.

— Постараюсь.

Сокол переключил часы бензобака, попробовал включить автопилот. Затея не дала результатов. То ли прибор не слушался Сокола, то ли снаряд «мессершмитта» вывел его из строя. Деревенели ноги, болели от напряженного взгляда глаза, тело наливалось усталостью, а Виктор все вел и вел самолет, вслушиваясь в ровный, убаюкивающий гул мотора.

«По времени должен уже перемахнуть через границу», — подумал он и стал тихонько толкать от себя штурвал.

Шла за минутой минута, и не хотелось думать о том, что самое страшное еще впереди, там, на знакомом клочке земли, где придется сажать машину.

«Кого-кого, а уж радиста спасу, заставлю выпрыгнуть с парашютом», — решил Сокол. Можно было бы выпрыгнуть и самому, если бы… Позор! Пытаясь спасти свою шкуру, он чуть было не ушел с боевого поста, что бы тогда случилось с товарищами? Да ведь он же не думал про это!

Когда было думать? Впрочем, сейчас не до того. Прежде всего надо спасти, во что бы то ни стало спасти машину, благополучно доставить на землю товарищей.

— Лейтенант, полковник очнулся!

— Правда? Передай ему, что если мне удастся привести самолет в Пригорск, то все равно с посадкой не справиться. Наверняка грохну о землю.

Зыков шевельнул головой и снова опрокинул ее на пол. Жгучая боль пронзила грудь. Полковнику казалось, что тело его засосала тягучая, как тесто, трясина. Липкая и густая, она давила, сковывала движения. На поверхности трясины — одна голова. Где-то рядом кружит невидимый жук и гудит, гудит гудит… От этого гуда дрожит воздух, болят барабанные перепонки. «Что за чушь? Как я оказался в трясине?»

— Товарищ полковник, я здесь, — наклонившись, растерянно забормотал радист.

— Где мы? Постой, постой, понимаю. Кто ведет самолет?

— Штурман.

— Кого дурачишь? Так я тебе и поверил… Алиев?

— Алиев убит…

Полковник уперся руками в пол, застонал. Превозмогая колючую боль, он кое-как сел.

— Помоги…

Радист поспешно ухватил командира под мышки, с трудом поставил на ноги.

— Веди.

— Куда вы? Зачем?

— Веди, говорю… Тащи на сиденье.

Радист втащил командира в кабину, опустил в кресло пилота.

— Тише ты. О-о-о!—голова Зыкова безжизненно упала на спинку кресла. Черная трясина захлестнула глаза и уши.

— Что с ним? — спросил Сокол.

— Осколком в плечо.

— Приводная работает?

— Сейчас.

В радиокомпасе блеснула фосфором стрелка и лениво поплыла в сторону. С груди Сокола словно кто-то сорвал давивший обруч, дышать стало легче. Виктор развернул машину, установив капризную стрелку в центр прибора. Теперь только не давать ей отклониться.

Самолет идет на Пригорск. Радостно и тревожно стучит сердце. Дома и смерть краше, чем на чужбине. Но зачем думать о смерти? За жизнь еще можно бороться!

«Павел недоучил… Хотя бы одну посадку…» Сокол взглянул на часы. «Летим над своей землей!»

— Радист! Включай освещение!

Свет заставил Виктора крепко закрыть глаза. А когда он открыл их, его передернуло. Осколки стекла и дюраля усыпали пол, зацепились за приборную доску, поблескивали на рукаве гимнастерки. И всюду: на штурвале, на подлокотниках кресел, на коврике, возле сидений — темнела крупными пятнами кровь. На миг Сокол почувствовал даже ее запах: горьковато-соленый, приторный, чем-то напоминающий запах осеннего моря. Зыков приоткрыл глаза, повернул сморщенное от боли лицо к Соколу.

— Где мы?

— Подлетаем к Пригорску.

Полковник потянул руки к штурвалу и, вскрикнув, откинулся на спинку. С минуту он тяжело дышал, ворочая скулами.

— Не могу я, батенька. Как же садиться?

Только бы он опять не потерял сознание.

— Полковник, очень прошу вас, не шевелитесь. Вы только приказывайте, говорите, что делать.

Стрелка на радиокомпасе судорожно дернулась, поплыла в сторону. Значит, Пригорск за облаками, внизу под самолетом.

Сокол уверенно нажал на штурвал, дымные хлопья облаков закрыли звездное небо, самолет, словно проваливаясь, нырнул в пучину. Стрелка прибора, описав круг, поползла дальше. «1200—1000—800—700—450»,— мысленно фиксировал Сокол.

Густая хмарь облаков неожиданно разорвалась, внизу сумрачно поплыла земля. За минутными островками березняка вспыхнули огоньки ночного старта. Виктор провел самолет над светящейся буквой «Т», пошел по стандартному кругу. Полковник, слегка наклонившись вперед, молча следил за его движениями.

— Радист, — негромко позвал Зыков.

— Я здесь, товарищ полковник.

— Давай-ка, батенька, выбросим шасси. Видишь вон ту рукоятку?

— Вижу.

— Тяни ее на себя. Да не так! Влево толкни. Правильно. Ну теперь дергай. Сильнее!

На приборной доске вспыхнуло два зеленых глазка.

— В порядке! Командную-то настроил?

— Не могу, товарищ полковник, рация вышла из строя.

Развернув машину в третий раз, Сокол с тревогой поглядывал на полковника.

— Спокойно, спокойно, батенька, — бурчал Зыков, а у самого на лбу туго натянулись крупные жилы и лицо покрылось испариной.

— Спокойно, Сокол! Спокойно! Тихо… Снижайся. Хватит. Разворот! Много, куда ты! Эх, бестолочь! Чуть было не зарыл нос в землю. Убирай обороты! Да что ты, с ума сошел? Куда же ты газ прибавляешь? К черту теперь, промажем. Газ давай, жми, жми до отказа, на второй круг уходи!

Моторы взревели с оглушительной яростью, самолет, проскользнув над серой бетонной полоской, неуклюжим скачком взмыл в воздух.

— Спокойно, Сокол! Это тебе не футбол! Попробуем заново.

Сокол чувствует, как трясутся колени. От усталости иголками колет в висках, а ноги словно разбило параличом: они онемели, потеряли чувствительность. Он слышит, как молотком стучит в груди сердце, а в левом боку, будто от непосильной гонки на лыжах, больно щемит.

Четвертый разворот, на этот раз без единого замечания полковника. Вцепившись в штурвал, Сокол целится носом машины на светящийся стартовый знак, а машина, что слепой котенок, тычется то вправо, то влево.

— Сбавляй обороты! Радист! Щитки выпускай! Выравнивай! Выравнивай, говорю. Да что же ты, батенька…

Полковник, закусывая от боли губу, хватается за штурвал, корявыми скачками «притирает» машину к земле и, теряя сознание, падает. Не управляемый пилотом корабль, неуклюже виляя хвостом, прокатился по аэродрому и остановился рядом с шуршащими зеленой листвой березками.

Стиснув виски ладонями, Сокол сидел неподвижно. Расслабленное тело как будто кто-то ожег, уши ломило, словно во время пикирования. Он не слышал, как чьи-то руки осторожно подняли его с сиденья и вынесли из машины. Свежий предутренний воздух хмельной волной ударил в голову, расслабленное, больное от усталости тело приобрело возможность двигаться.