Владимир Козловский - Ищу свою звезду

— Что с тобой, мама, что? — подскочила к матери Айна.

— Ничего, дочка, ничего. В сердце кольнуло. Все неврастения…

Айна с нескрываемой брезгливостью взглянула на соседку и резко произнесла:

— Вы это сами надумали или сын ваш?

— А как же, с сынком я советовалась, без совета такие дела не состряпаешь. Согласен он, девочка моя, согласен. Да кто же от такой кралечки отказаться посмеет? Можно сказать, ты, Айна, не загородиться бы тебе, первая на селе красавица. Правду скрывать грешно, Петька, он хоть и мастер отменный и головою не глуп, рядом с тобою тускнеет. Так, а что она, красота, девонька моя? Ну процветешь еще год-другой, полюбуешься на себя, а потом и завянешь. У каждого цветочка свой век, милая.

— За сына вашего я не пойду, так ему и скажите.

— Гордыня ты, кралечка моя. Бес в тебе горделивый сидит. А подумай, умом пораскинь, что же, с немцем в одну постель ляжешь?

— Стыдитесь, вы…

— А чего стыдиться-то, милая? Неужто, думаешь, ихние-то кобели такую красотку пропустят? Петенька-то беречь тебя будет, как на икону молиться.

— Довольно. Слушать вас не хочу.

— Ой, напрасно, девонька, ой, напрасно! Угонят вот вас, как скот на убой, в неметчину, каяться будешь.

— Мама, — кивнула Айна матери, — проводи, пожалуйста, гостью.

— Гнать меня, милая, нечего — квочкой распушилась соседка, — и сама уйду, не трудись, не трудись, Михайловна. С твоим сердцем да с ногами больными в постельке лежать надобно. А тебе, гордыня превеликая, так скажу, — блеснула злыми глазами Бойкович, — выбей свою спесь, пока не поздно еще. Выбей, как пыль из перины вытряхиваешь. Лучше так будет, разумнее.

Софья Михайловна, боясь, чтобы дочь не наговорила дерзостей, кряхтя, направилась к двери. Бойкович встала за ней. У калитки женщины задержались.

— Не сердись, Елизавета Ивановна. Горе у нее, у доченьки… Был жених, товарищ по институту еще. Убили его на днях изверги. Вот она и мучается, места себе не находит. Отойдет через денек-другой, забудется, тогда и подошли Петра, может, и столкуются…

— Не поздно бы было, Михайловна.

Через день после посещения Бойкович в маленький дворик Черных зашел ее сын. Айна развешивала белье.

— Трудишься, Айна Васильевна, — стараясь казаться развязней, проговорил Петр.

— Приходится… Мама болеет.

А я к тебе по заданию домашнего командира явился.

Айна неторопливо развесила на веревке старую тюлевую штору и посмотрела на своего «жениха». Невысокий, щупленький, с густой копною рыжеватых волос, он был похож на начинающего пробовать голос петушка. Юркие, необыкновенно подвижные глаза парня неестественно блестели. Девушка догадалась: «Шнапсу хватил для храбрости».

— С гулянки шагаешь, что ли? — окинула она недобрым взглядом парня.

— Что ты? Росинки во рту не было.

— Трусоватый ты.

— Почему так думаешь?

— Потому что сознаться боишься.

— Да право же, Айна, ни грамма не пил. Хочешь дыхну! — вильнул глазами Бойкович.

— Еще чего не хватало. Холодно! — зябко повела плечами Айна. — Заходи в дом, а то ведь сейчас простудиться нетрудно. Правда, угощать тебя нечем: шнапс мы не пьем, чаю вот разве согреть…

— Спасибо, мне ничего не надо, — осмелел парень. Войдя в кухню, он покосился на дверь зала.

— Мать дома?

— Лежит она. Целый день температурит, мечется. Сульфидин надо.

— Чего же ты раньше мне не сказала? Завтра же принесу, достану. Я, Айна, чего хочешь у фрицев выманю. Жена за мной горюшка не увидит… Ты вот бракуешь меня, а напрасно. Ей-богу, напрасно. Я бы тебя всю жизнь на руках проносил.

Айна насмешливым взглядом окинула неказистую узкоплечую фигуру Бойковича,

— Грыжу бы нажил, Петя.

— Ты еще не знаешь меня, Айна, — опускаясь на табуретку, храбрился он. — По виду судить не надо, вид, он всегда обманчивый.. Я двухпудовку по двадцати раз выкидываю. Не веришь?

— Верю, — засмеялась Айна.

— Ты все смеешься, Айна, а жизнь-то к нам спиною поворачивается. Сеньку Летова вчера вместе со Стешей, сестренкой его, в неметчину увезли. Буря-то к нам подвигается… Убегать надо. А куда? Ну скажи мне, куда?

— К своим надо, куда же еще?

— Свои за двести километров, к Воронежу драпают. Догони их попробуй. А свадьба спасла бы. Женатых не трогают, знаешь?

— Да как же мы поженимся, Петя? Ведь между нами и общего-то ничего нет, да и быть не может. Ни разговора мы не найдем, ни любовью не связаны. Ведь это же не жизнь, а сплошной кошмар будет.

— Что ты, что ты! Разве не знаешь, как в старину люди сходились? Сведут их, как пчел в улей один, они и трудятся вместе, жизнь свою, как лучше, устраивают.

— Мне, Петя, маму жаль. Пропадет она без меня здесь. А самой мне хоть в ад иди, ничего уж не мило. Ты говоришь, пожениться? А у меня ведь жених есть. Не первый год друг без дружки скучаем. Летчик он. Где-то на фронте сейчас…

— Знаю я, — насупился Петр, — мать говорила, твоего летчика фрицы убили.

— Да… говорят. А я вот не верю. Не из таких он, чтобы фрицам поддаться, орел…

— Хороший стрелок и орла с лету бьет. Вон у меня отец был…

За дверью послышался голос Софьи Михайловны.

— Айна, там кто?

Айна приоткрыла дверь. Мать сидела в кровати одетая в пестрый халат и перебирала в руках карты.

— Сосед, мама, Бойкович.

— Что же вы на кухне-то прячетесь? Петя, проходите сюда!

'Петр шагнул в комнату. Что за походка! Он шел вразвалку, чуть наклонившись влево, локти расставлены широко, руки согнуты у пояса. Боксер да и только! А спина гнутая и узкая, что кусок горбыля.

Как многие слабосильные люди, Петро старался казаться физически развитым. Вот и сейчас, пожимая вялую руку больной, он вложил в рукопожатие как можно больше силы. Софья Михайловна поморщилась:

— Садись, Петя! Айна, присядь…

Софья Михайловна собирала в колоду карты, тасовала их, снова раскладывала, и вид у нее такой, словно вот-вот удивит невиданным фокусом. Наконец она отложила в сторону карты, взглянула на дочь и на гостя.

— Я сегодня всю ночь не спала. Знаете, о чем думала? О вас, о себе, о нашей печальной доле. Вспомнила случай один. Давний-предавний. В каком году, не скажу, словом, я тогда еще бантики заплетала в косички.

Была у меня сестра старшая — Агния — тетя твоя, Айна. Встретила она одного человека, красивого, умного, да так полюбила, что никого другого и видеть не хочет. А человек тот был революционер-подпольщик. Арестовали его — да в Сибирь, далеко, на Лену куда-то. Делает предложение Агнии местный богач, настойчиво делает… За каждым шагом следит, цветами, подарками завалил. В годах уже был, богат — весь Реченек купил. У отца моего и матери тоже деньгами покой смутил. А сестра противится. Либо, говорит, дождусь любимого, либо руки на себя наложу. Богач, конечно, считал, что золоту все подвластно. Только любовь оказалась сильнее. Спас сестру товарищ друга ее — благородный был человек. Уговорился с сестрой, свадьбу с нею сыграл, поженились они, да только так, для отвода глаз, а жить вместе и дня не жили. Под видом замужней дамы и дождалась Агния своего суженого…