Владимир Козловский - Ищу свою звезду

Резкий звонок телефона.

Лоб генерала собрался в гармошку морщин, колючие, как остья, брови, прикрыли глаза-щелочки.

— Я просил не мешать… Что?

Дряблые щеки генерала собрались в пухлые шарики, большой рот заблестел золотым частоколом.

— Господа! Герендорф летит из Пригорска на русском транспортном самолете. Вот так работа!

И в трубку:

— Немедленно ночной старт! В моем салоне праздничный ужин! Оркестр! Встретить по всем правилам!

За окном нарастающий рокот моторов. В кабинете генерала движение, шум стульев.

— Идет на посадку.

— Смотрите!

— А знаете, кто ведет самолет?

— Кто, господин генерал?

— Русский летчик.

Офицеры, отдернув глухие шторы, стояли у раскрытых настежь окон.

…Глаза Костюшко среди серого мрака различили постройки. «Дресс… Генерал… Совет офицеров, — быстро соображал он, — лучшая комната — кабинет начальника аэропорта. Там генерал, там офицеры. Эта комната над входными колоннами, в центре… Что ж, Иван, блесни перед асами, покажи им точность расчета. Ты же сажал самолет на шоссейку. Сумей посадить и в кабинет генерала».

— Приготовиться к посадке! — скомандовал он и посмотрел на второго пилота.

Лицо его помощника красное, капелька пота зацепилась за кончик носа, глаза злые, решительные. Взгляды летчиков встретились. Едва уловимое движение ресниц. Какое удивительное совпадение решений. Пилот кивнул на чернеющие впереди здания порта. Глаза Костюшко заблестели улыбкой. «Молодец! Правильно».

Под нос самолета подлетают строения. Ближе, ближе, черная коробка порта с тоненькой ажурною вышкой. Ниже, ниже к земле послушная птица. Вот уже забелели колонны крыльца, заблестели стекла окон.

— Штурвал, — крикнул Костюшко.

Оба летчика одновременно толкнули штурвал от себя и упали на него грудью. Черное пятно здания заслонило горизонт. Мелькнул изразцовый карниз. Испуганный голубь сорвался с него и шарахнулся в стекла кабины.

— Куда, сволочь, куда ведешь самолет? Не видишь?

— Вижу, как днем!

Раздался выстрел, и одновременно оглушительный грохот потряс тихую землю. Обломки каменных стен, балок, кровли и куски человеческих тел взметнулись вверх и упали в шипящее пламя.

Огромный, до темных туч, костер пылал всю ночь. На заре невдалеке от дымящейся, пахнущей горелым мясом горки, в кустах отцветающих роз, солдат-пожарник нашел руку в рукаве с золотым галуном. Застывшие пухлые пальцы крепко зажали переломленную костяную указку.

Солдат брезгливо взял ее за забрызганный кровью обшлаг и поднес к сидящему на скамье пожилому офицеру.

— Останки нашего генерала.

— Герендорф споткнулся, не дойдя до лаврового венка всего одного шага, — рассматривая генеральскую руку, сказал офицер сидящему рядом. — Интересно, чем закончит свою карьеру его знаменитый соперник Сухтайнен?

В зарослях Колтинского леса бежал ручеек. Прозрачная вода его тихо журча падала с оголенных глинистых горок, то, растекаясь по лужайкам, отдыхала под сенью папоротников, то, торопясь навстречу к Осторожке, гнала быстрые струйки между могучих стволов вековечных дубов.

Мирок у ручья свой: тихий, спокойный. На дне шевелились оголенные корни, черными рачьими лапами сцепился коряжник, распустила и никак не могла собрать зеленые кудри узколистная травка.

На берегу звонко треснула ветка, в светлую воду упала шаткая тень. Налим проворно нырнул под корягу, стайка селявок вмиг разметалась серебристыми искрами.

Из густых зарослей ивняка на зеленую лужайку вышли трое. Передний, в немецком офицерском плаще, простоволосый, черты лица резки, глаза чуть прищурены. Он высок, ладно сложен, несмотря на белесую бороду и усы — молод: на лбу и щеках ни морщинки. Шел он легко, упруго, часто оглядывался. Шагах в десяти от него осторожно ступал в рваной засаленной шинеленке солдат. На глазах у солдата чернела повязка, низко, на самые уши надвинута большая, похоже, что с чужой головы, фуражка с эмблемой «СС». Солдат безоружен, на руках блестящие стальные наручники.

Следом за ним семенил третий, заросший седою щетиной, в офицерском мундире.

— Иди, иди! — толкал он дулом автомата в спину солдата.

Все трое вышли на открытый, залитый солнцем берег. Человек в мундире отошел от солдата, кивнул идущему впереди. Тот остановился, достал из кармана пистолет. Тонкие губы скривились в злой усмешке, левый глаз прищурился. Вскинутая выше плеча рука стала медленно опускать оружие.

— Шагай сюда, Сердюков! Смелее, что растопырился?

Словно ступая по шаткой гати, солдат приподнял голову и, прощупывая дорогу тяжелым ботинком, пошел на зов офицера. Офицер в плаще выстрелил. Солдат споткнулся, качнулся назад, выгнулся и грудью упал в траву. Стертый каблук ботинка дважды подпрыгнул вверх, смял красножилый лопушок конского щавеля и замер.

Офицер в плаще огляделся по сторонам, прислушался. По вершинам дубов пронесся ветерок, резные листья таинственно зашептались и стихли.

— Готов? — спросил низкорослый, в мундире, толкнув сапогом голову солдата. Голова шевельнулась и с сердитым упрямством снова ткнулась лицом в мягкую траву.

— И не пикнул,— буркнул высокий в плаще. Спокойными, без дрожи, руками он сдернул с солдата повязку, отстегнул наручники и молча передал их товарищу.

Белобородый снял с себя плащ и швырнул на плечо товарища. Снова смешок:

— Декорация новая!

Под плащом обнаружилась линялая гимнастерка, широкий, со звездою на пряжке ремень, синие, с малиновым кантом бриджи. На рваных петлицах вмятины от трех лейтенантских кубиков. Пригладив гладкие светлые волосы, белобородый подтянул потуже ремень, одернул подол гимнастерки.

— Похож?

— В точности.

Отступив, белобородый выпрямился, строго спросил:

— Надеюсь, с трех шагов не промажешь?

— Да что вы, господин Сухтайнен. Я же лучший стрелок во всем лагере.

— Лучший хвастун, — одернул финн офицера, — ладно, стреляй, увидим.

Офицер прижал к груди автомат, старательно прицелился. Грохнул выстрел. Сухтайнен схватился за левое ухо. По жилистой белой руке его текла струйка крови.

— Так знал… Все ухо, подлец, изорвал. Тоже стрелок — глазами по бабам! Я же просил в самый край, в мочку.

— Простите. Автомат — вооружение солдата, надо бы…

— Ладно… Комедия кончилась, смывайся!

Офицер козырнул, повернулся.

— Стой. Автомат-то куда попер?

Сухтайнен дернул из рук офицера оружие и швырнул его рядом с убитым солдатом. Зажимая рваное ухо рукой, морщась, сказал:

— Передай Стемпелю, что не позже как через две, максимум три недели зеленое гнездо раздоленских партизан будет ему известно до единого прутика. Пусть готовит облаву…

Офицер снова козырнул.