Владимир Козловский - Ищу свою звезду

Сняв с плеча коромысло и прикрывая калитку. Айна проводила их неприветливым взглядом. Посредине тротуара, с какой-то озлобленностью впечатывая каблуки тупоносых грубых ботинок в непросохшую землю, прошли два немецких солдата: оба высокие, длиннолицые, с кайзеровскими нахальными усиками. В пухлых руках автоматы, на рукавах куцых шинелей похожие на заплаты нашивки с изображением черепа и двух скрещенных косточек.

«Носители смерти»,— мелькнуло в голове Айны.

За автоматчиками, понуро опустив головы, по четыре человека в ряду шли русские пленные. Рваные сапоги и ботинки скользили по мокрой земле, чвакали в лужах, забрызгивали грязью просушенные солнцем дорожки.

Люди шли молча, не глядя по сторонам, и в их изможденных, словно придавленных грузом фигурах, в угрюмых, пасмурных лицах не было ни малейшего интереса к полнокровной' русской весне. Люди шли как на казнь, с застывшим в глазах страданием. Высокие и низкорослые, широкоплечие и хрупкие, скуластые и узколицые, бородатые и безусые — все они казались Айне до мелочей похожими один на другого, все словно сыновья одной матери.

— Плотнее строй, шевелись! — гаркнул чей-то свирепый голос, и Айна испуганно сжалась.

Мимо по тротуару прогремели подковы сапог, промелькнула чья-то спина в шинели с оборванным хлястиком.

Строй шел ряд за рядом, понурый и молчаливый. Низкорослый в изношенной пилотке пленный, проходя мимо забора, увидел кем-то оброненный окурок. Подмигнув товарищу, он с ловкостью кошки отскочил от строя, нагнулся.

— Назад! — резанул слух Айны чужой раздраженный голос, и почти одновременно тихий переулок разбудил выстрел.

Пленный не успел даже выпрямиться. Он как-то удивленно всплеснул руками и, словно бычок, боднул головой землю. Ни крика, ни стона не издал этот рухнувший на сырой тротуар человек в засаленной старой пилотке. Замерло эхо выстрела и на смену ему по строю прошел глухой угрожающий ропот.

— Прекратить разговоры! Ра-в-няй-сь! — закричал немец.

Поддерживая хромавшего товарища, пробрели три последние — замыкающие, прогремели повозки с лопатами, кирками и ломами, разговаривая между собой, продымили сигаретками еще два автоматчика, и переулок замер, притих, как тот одинокий русский солдат, что остался лежать на краю тротуара. Айна подбежала к убитому, схватила его за руку.

— Товарищ!

Долго ли остыть крови? Какие-то три-четыре минуты и рука уже холодна, как земля. Ее не отогреет теперь ни горячее девичье дыхание, ни щедрое на лучи весеннее солнце.

— Товарищ!

Нет, не поворачивает он своих скошенных глаз к Айне, не разжимает стиснутых, тронутых чернильной синевой, пухлых мальчишеских губ.

К трупу боязливо подходили подростки. Видели ли они картину убийства или догадались просто, только ни один из них не задал вопроса Айне. Худой паренек в истертой до дыр телогрейке что-то шепнул своему соседу, и все сняли с себя картузы, фуражки и шапки.

— Айна Васильевна, а где же мы его похороним? — спросила девочка, одетая в мужской с подвернутыми рукавами китель.

— Где? — Айна встала с колен и растерянно посмотрела вокруг. В глазах ее блестели слезы. — Давайте у нас под черешней.

Все малолетние жители глухого проулка принимали участие в похоронах. На старой ручной тележке ребята перевезли труп к черешне, сколотили похожий на ящик гроб, обтянули его красной цветастой материей. До вечера копали могилу. Труднее всего было опустить в нее гроб. Бросить первую горсть земли ребята предоставили Айне.

— Этот человек погиб за нас, за наше с вами, ребята, счастье. И мы должны помнить о нем, как об отце, как о брате, — печально произнесла девушка и осторожно опустила на крышку гроба комочек холодной сырой земли. Неуютный могильный холмик вырос под цветущей черешней. На столбике в центре могилы ребята прибили дощечку и старательно вывели на ней надгробную надпись: «Здесь похоронен солдат, погибший за Родину. 17 апреля 1942 года».

— Когда-нибудь узнаем, кто был этот солдат, — устало привалившись к черешне, сказала Айна.

— Да, узнаем! — послышался чей-то мужской голос, и Айна испуганно обернулась.

В двух шагах от могилы стоял высокий монах в черной широкой рясе. Прижимаясь к Айне, ребята с удивлением смотрели на этого странного человека, так неожиданно появившегося возле могилы. На груди монаха поблескивал литый из меди крест, рука сжимала сучковатую, похожую на дубинку палку. Полумрак скрывал черты лица странника, длинная борода и волосы сливались с черной рясой.

— Что вам здесь надо? — оправившись от испуга, спросила Айна.

— Я божий странник. Не бойтесь меня, православные. Христос повелел мне нести людям добро.

Голос странника показался Айне знакомым. Перекрестив могилу, монах сел с нею рядом, достал из сумы кусок хлеба.

— Весна-то нынче благословенная, — сам с собой заговорил он. — Ручейки разлились, реки. Рыбка-то на большую воду выходит.

— Что, что? Что вы сказали?

Мгновенно всплыли вьюжная ночь и гость с окровавленной, простреленной навылет рукой. Она узнала монаха.

— Вы... Вы...

Монах предостерегающе поднял руку.

— У земли тоже уши...

Айна заторопила ребят домой. Едва они скрылись, она бросилась к монаху и схватила его за руку.

— Матвей Ананьевич ! Как я рада вас видеть! Я так часто вспоминала о вас все эти дни. Как ваша рука? Как вы тогда добрались?

— Нормально, Айна Васильевна.

— Матвей Ананьевич…

— Тихо. Есть одно «но», очень солидное «но»…

— Какое?

— Меня называть теперь только отец Иннокентий.

— Понимаю. Это при других, разумеется.

— Даже при матери.

— Не доверяете?

— Доверять надо людям, проверенным в деле.

— Ну хорошо, хорошо, отец Иннокентий, — согласилась Айна. — Прошу вас в наши хоромы.

Войдя в дом, Самсонов приподнял крест и низко поклонился Софье Михайловне.

— Мир и достаток дому сему.

Софья Михайловна подошла к монаху, смущенно взглянула в его лицо.

— Извините, мы с дочкой неверующие.

Айна, не выдержав, засмеялась.

— Вот что, мамочка, — этот человек мне все равно что отец. Приготовь, пожалуйста, ужин и учти: у нас — никого. Нет и не было. Хорошо?

— Секреты от матери?

— Временные.

— Ну ладно. Чего же вы стали-то у порога? Проходите в комнату, там и секретничайте, сколько вам вздумается,

Матвей Ананьевич вошел в комнату, плотно прикрыл за собой дверь.

Поджав под себя ноги, Айна села напротив гостя.

До мельчайших подробностей она вспомнила первый визит бывшего председателя колхоза Самсонова, его туманные разговоры о цели посещения Марьянино и неожиданный уход ночью, в мороз и пургу. Конечно, неспроста заходит в село этот одетый в странный наряд человек. И, конечно, только ему можно сказать о наболевшем.