Евгений Воробьев - Незабудка. Маленькая повесть

Ночь напролет между берегами совершала навигацию надувная лодка. Привезли одежду, каски и вещмешки, брошенные пловцами на том берегу. Переправились санитары, они прибыли к берегу под начало Незабудки. Вместе с линейным надсмотрщиком добрался старшина, он приволок два термоса и канистру. В той канистре аппетитно булькал «продукт номер шестьдесят один»; в переводе с интендантского на русский язык этот продукт именуется водкой.

Но младшему сержанту недосуг было ждать, пока старшина накормит его обедом на рассвете и попотчует водочкой. Можно ли засиживаться под кручей, если «Незабудка» так нужна впереди? Он собрался в дорогу и только в эту минуту вспомнил - у него же на плечах плащ-палатка! Она сразу показалась тяжелой.

Незабудка собралась как-то очень поспешно и, наверно, поэтому забыла свою плащ-палатку. А сама где-нибудь коротает ночь на ветру, под ней мать сыра-земля, а форма одежды у нее совсем летняя… Может, постеснялась и не потребовала свою плащ-палатку, ждала, что он сам вспомнит и отдаст? Ждала и не дождалась… Вот безмозглый! Лишь бы Незабудка не подумала, что он нахально присвоил себе чужую вещь…

Он взобрался по той же самой тропке в песчаном косогоре. Шел по следам Незабудки - также миновал линию телеграфных столбов, пересек луг и углубился в дубняк, только взял левее и вышел к наблюдательному пункту комбата.

В дубраве впервые прозвучали хриплые позывные:

- Я - «Незабудка». Алло! «Сирень», вы мне нужны…

Дородных повернулся на голос и навострил ухо. Появление «Незабудки» было для Дородных большим и приятным сюрпризом, однако, радости он ничем не выказал, а лишь повертел шеей и сделал младшему сержанту замечание:

- Кричи потише! А то немцы услышат. Придется мне тогда съезжать с квартиры, - и он, тряхнув чубом, кивнул на свой окоп, вырытый между корнями могучего дуба.

Младший сержант соединил Дородных с «Сиренью», а дальше, при посредстве «Оленя», - с «большим хозяином». Артиллерийские разведчики внесли коррективы в данные, которые передали вечером. Теперь наши батареи за Неманом надежно прикроют десантников на плацдарме. По первому требованию Дородных перед лесными опушками и на подступах к берегу возникнет огненный щит.

В последней телефонограмме, которую «Сирень» приняла с западного берега, «Незабудка» требовала большого огня. При этом «Незабудка» просила вести огонь фугасными снарядами на кромке леса появились танки противника.

На рассвете немцы смяли наше охранение на южной опушке, но не решились силами танкового десанта углубиться в лес. Очевидно, немцы ждали подкрепления, а пока сделали попытку отрезать наши передовые роты от берега.

«Сирень» долго надрывалась после той, последней телефонограммы:

- «Незабудка»! «Незабудка»! Почему не отвечаете? Вы меня слышите? «Ноль третий» ждет. «Ноль третий» у аппарата. Передайте «ноль седьмому» - даем заградительный огонь. Кормим противника фугасами. «Незабудка»! Алло! Вы мне нужны! Почему молчите?..»

Танковые пулеметы строчили и строчили по дубраве, так что вся она пребывала в тревожном непокое. Летели листья, ветки, ошметки коры, незрелые желуди, срубленные пулями. Словно по дубраве разгулялся шквальный ветер, словно тут начался какой-то колдовской листопад, опередивший все сроки, нагрянувший до того, как опали желуди, а листья успели пожухнуть и заржаветь.

Безопаснее было бы отползти поглубже в лес. Но младший сержант не мог сейчас терять время на передислокацию. А кроме того, он упустил бы из виду танки, и артиллерийский разведчик лишился бы возможности корректировать огонь батареи.

Не доверяя штабному телефонисту из «Сирени», с «Незабудкой» держал связь «ноль третий», а затем трубку собственноручно взял «ноль первый». Дородных находился на другом фланге, и «ноль первый» через младшего сержанта передал комбату, что на рассвете переправит на подмогу не менее двух…

Младший сержант не дослышал: «Не менее двух…» А чего именно - двух орудий? Двух рот?

В наушниках раздался гром, какой еще никогда не доносился к младшему сержанту по проводу. Он так и не успел понять, что провод и наушники здесь ни при чем - гром раздался совсем рядом и его опередила молния разрыва. Кто-то со злобной силой ударил в грудь, грубо выхватил из рук телефонную трубку, сорвал с головы наушники. Во рту стало солоно, в глазах темно.

Взводный послал за Незабудкой. Связной еще ничего не успел сообщить, но она сердцем поняла - несчастье с младшим сержантом. Она побежала, не разбирая дороги, задевая плечом стволы деревьев, натыкаясь на пни, продираясь сквозь заросли дубков-малолеток, спотыкаясь о корневища.

С разбегу упала она перед младшим сержантом на колени, разрезала окровавленную гимнастерку. По-видимому, пуля пробила легкое и застряла под самой ключицей. Она приложила ухо к его груди, липкой от крови. Но она сама так тяжело дышала, у нее самой было такое сердцебиение, что не сразу услышала биение его сердца.

- Товарищ младший сержант, товарищ младший сержант… - Левую руку она держала на его пульсе, а правую подложила под голову.- Товарищ младший сержант! «Незабудка»! Алло! Вы мне нужны. Вы мне очень нужны! Ну, очнись, милый… Ах, если бы вы только знали, как вы мне нужны!..

Но младший сержант по-прежнему лежал, сомкнув губы и закрыв глаза, в глубоком беспамятстве; оно могло пройти, а могло стать вечным…

Она вдруг ощутила вину перед младшим сержантом - сама здорова, до неприличия здорова, невредима, а он… Вот и перевязку сделала отличную, по самым строгим правилам, а чувствует себя виноватой. Она не испытывала этого, когда перевязывала других раненых. Наоборот, к ней приходило тогда чувство облегчения, знакомое каждому человеку, хорошо выполнившему свой долг.

Никак не проходило смутное чувство вины перед младшим сержантом. Он ведь и в десант сам напросился, чтобы быть к ней поближе: Если бы не она - и в десанте этом не принял участия, не склоняли бы телефонисты ее прозвище день-деньской и всю ночь.

Подошли санитары, но она даже не обернулась на их шаги, не замечала того, что они рядом. Две дубовые жерди и та самая, оставленная ею в подарок и продырявленная плащ-палатка пошли на самодельные носилки. Теперь, когда младший сержант ее не слышал, Незабудка одними губами шептала ему самые нежные, самые ласковые слова. Она называла его именами, которыми не называла прежде Никого.

Санитары не торопили Незабудку, они принялись свертывать цигарки из одного кисета. Незабудка вновь проверила пульс, и лицо ее стала светлее. Очень захотелось написать что-нибудь младшему сержанту на прощание, но писать было не на чем, нечем и некогда. Вспомнила! Ведь у него же был при себе карандаш. Она расстегнула карман гимнастерки и нашла огрызок карандаша. Но ни клочка бумаги, только красноармейская книжка.