Евгений Воробьев - Незабудка. Маленькая повесть

- Вот и хорошо! Я тоже пароля не знаю. По которому в рай пускают. А мне, кстати, в том раю и делать нечего. Вот мирная жизнь наступит, какая до войны была, - это и будет рай на земле.

Незабудка отрицательно покачала головой.

- Какой же у нас был рай? В нашей прошлой жизни многое чинить нужно. Есть еще затруднения, или, как ваш брат связист выражается, помехи, что ли… Чтобы несправедливые указы аннулировали. Чтобы людей не виноватили понапрасну. А то люди скупее улыбаться стали, позднего стука в дверь боятся, мысли прячут не только от чужих - от самих себя.

Младший сержант надолго призадумался.

Он думал над тем, что сказала Незабудка, но этому мешало раздумье о ней самой. Она совсем не та, какой он воображал ее себе сегодня утром. Он не знает - лучше Незабудка или хуже той, выдуманной, но эта, прежде незнаемая, стала ему желанней и дороже прежней.

Тишину нарушала лишь дальняя перебранка пулеметов, да чей-то истошный крик - «Давай весла-а-а!»-на том берегу, да ракета, с шипением окунувшаяся в зеленую реку; напоследок ракета наскоро перекрасила воду, застекленевшую в штиле.

Дальше молчать было труднее, чем говорить. Пусть уж лучше деланное, вымученное веселье! И младший сержант принялся рассказывать историю про недотепу-связиста - историю, которая представлялась ему весьма забавной.

Никак тот недотепа не мог свой глухонемой аппарат привести в чувство. На переправе через Березину сложил руки рупором да и закричал: «Ванюшка-а-а, бери.трубку-у-у! Я сейчас с тобо-о-ой по телефону-у-у говорить буду-у-у!» А голос у того недотепы, как труба иерихонская. Услыхал его Ванюшка на другом берегу - и ну кричать в ответ! И хоть над водой звук бежит шибко, никак наш горлодер не мог разобрать, что ему с другого берега Ванюшка сообщает. Ну, прямо затеяли игру в испорченный телефон…

Затем младший сержант рассказал, как тот недотепа хранил военную тайну от чужих ушей. Он кричал в трубку: «Побольше огурцов пришлите! Осколочных огурцов на батарее хва-та-а-ает. Шлите огурцы бронебойные и зажигательные. Наше овощехранилище на околице. Крайний сарай, сразу за мосто-о-ом. Только не жадничайте с огурцами! Командир батареи требует два боекомплекта-а-а!»

Незабудка щедро, не сдерживая себя, посмеялась. Так хотелось вознаградить младшего сержанта за его старание! Право же, рассказ веселый-превеселый… Смех ее прозвучал весьма беззаботно, она была очень довольна собой в ту минуту.

Вот что ее неприятно удивило минутой позже - оказывается, она умеет очень ловко притворяться! Откуда же это притворство? Да все ради него, ведь она думала только о нем, хотела его развеселить! Но разве молено развеселить другого, если у тебя самого пасмурно на душе? Она приподнялась на локте, низко-низко наклонилась над смутно белевшим лицом младшего сержанта и вгляделась в его глубокие блестящие глаза.

- Ну, что пригорюнился? Спасибо тебе за байки.

Она приблизила свои губы совсем близко к его губам - так, что ощутила жар его дыхания. Он приподнял голову и хотел ее поцеловать, но она положила палец на его зовущие, нетерпеливые губы и покачала головой.

- Это я не тебе… Себе запрещаю, - произнесла она едва слышно. - Не хочу, чтобы ты… Плохо обо мне подумал…

Он согласно кивнул, отстранился, именно потому, что ему очень не хотелось этого делать, лег, подложив под голову здоровую руку, и прикрыл глаза.

А у Незабудки не проходило ощущение вины, хотя он ни в чем ее не винит, хотя в этой вине она не виновата, а права. Сейчас никак не годилась та мерка, какая была у нее в обращении позавчера, вчера - да что вчера! - еще сегодня днем, до того, как они остались наедине со звездами, ракетами и трассами пуль, летящих поверх голов.

Отныне она мерила свое поведение не покладистой и капризной минутой, а всей жизнью - прошлой, настоящей, а еще больше будущей. Если бы она сейчас задумала вести себя по-старому, она обокрала бы обоих. И чтобы скрыть душевное смятение, а может быть, для того, чтобы развлечь младшего сержанта, она решила в свою очередь рассказать ему какой-нибудь забавный случай.

Поначалу он не слышал ничего, кроме ее затрудненного дыхания, но она совладала с волнением, и к нему тоже вернулось утраченное спокойствие, хотя бы в такой мере, что он стал понимать смысл произносимых ею слов.

- …В восьмой роте, во время перебежки. Между прочим, огонь. Подползаю к молоденькому бойцу. Тот лежит ничком и кричит дурным голосом. «Что с тобой?»-«Ослеп я. Глаза у меня выжгло. Все лицо сгорело». Подняла ему голову, осмотрела - даже царапины нету. А он жмурится изо всех сил, никак гляделки свои не откроет. «Подымайся, заячья твоя душа! Догоняй взвод! - командую. - Ничего у тебя, кроме совести, не сгорело». Ну, тут я, между прочим, не удержалась. Поддала ему коленом в зад. «Ты, сопляк желторотый, лицом в крапиву упал!»

Младший сержант никак не отозвался на рассказ Незабудки. Он лежал беззвучно, не шевелясь. Давняя печаль застыла в его глазах, их совсем не коснулось мимолетное веселье.

Не слышал ее смеха? Или распознал в нем подделку? Она шумно передохнула, встала, надела каску, сняла с коряги свою санитарную сумку и взяла автомат. Коротко бросила через плечо: «Ну, бывай!» - и проворно взобралась по косогору.

Незабудка уже растворилась в темноте, а песок, потревоженный ею, продолжал осыпаться на голову младшему сержанту. Еще долго он вслушивался в шорох струящегося песка.

Незабудка никак не могла отдышаться. Неужто эта ерундовская круча сбила ей дыхание? Не может этого быть, никак не может…

Темнота такая, что, стоя у подножия телеграфного столба, даже прислонясь к нему, не видать его верхушки. Незабудка знала, что линия повреждена: еще утром она видела путаницу безжизненных проводов, позолоченных солнцем. Почему же столб гудит, как живой?

Ракеты, которые немцы прилежно жгли над своими позициями, помогли Незабудке ориентироваться в ночной прогулке, выйти к нашему передовому охранению. Ночь она провела на опушке дубравы, в расположении седьмой роты. Встретили ее там приветливо. Незабудку уважали за добротную - солдатскую, а не показную - храбрость. Она уже давно переболела той детской фронтовой болезнью, когда пренебрегают умной осторожностью, кокетничают под пулями, играют в жмурки со смертью. А еще Незабудку уважали за то, что она по-сестрински заботится о раненых, пусть даже при этом ругается и кричит.

Солдаты устроили Незабудку в затишке, за спиной кряжистого двуствольного дуба, притащили откуда-то немецкую шинель. Шинель была весьма кстати, так как трофейную плащ-палатку, подобранную кем-то из раненых, она оставила младшему сержанту. Если говорить начистоту, она и с берега ушла так расторопно и попрощалась с младшим сержантом второпях, чтобы он не спохватился и. не вернул ей плащ-палатку.