Олег Меркулов - Ради тебя

— Ах, папка, разве письма заменят мне вас! — сказала Наташа.

— Плохо, конечно, все это, — согласился Андрей Николаевич. — Если бы не было войны…

…Вторым номером у пулемета был, взамен Горохова, Песковой. Песковой небольшого роста, но упитан лучше всех в отделении, потому что он — ловчила и умеет достать еду на стороне. Он менял крестьянкам на хлеб и сало даже чехлы от немецких лопат. Чехлы шились из кожи и годились на ремонт сапог. Бадяга часто роет окоп и маскирует позицию один, пока Песковой «рекогносцирует» местность — нельзя ли чего добыть. В такие минуты физиономия у Пескового хитрая, как у кота, но в отделении к нему относятся хорошо, потому что он делится добытым и здорово поет. Песня преображает его: глаза становятся мечтательными и чистыми, лицо светлеет, а голос — высокий и сильный тенор — кажется не его голосом. Он поет протяжные песни, поет печально, и, конечно, на войне они здорово берут за душу.

Он усмехнулся, представив, как Песковой в мгновение ока, ведомый запахами кухни, исчезает по направлению к ней, на ходу отстегивая от ремня котелок. И уж какие там ни будь суровые ресторанные повара, а он не вернулся бы с пустым котелком. Он принесет хотя бы вчерашнюю, уже слегка прокисшую, картошку и если не съест сам, скормит ее Бадяге. Придерживаясь своего знаменитого изречения: «Никогда не терять присутствия духа и добрососедских отношений с поваром», — он, посвистывая, пройдет через зал, чтобы установить их.

— Если бы не было войны, ты бы тоже исчезал. Ведь исчезал же ты до войны? Исчезал? — не соглашалась Наташа.

— Теперь, может быть, и не исчезал бы, — задумчиво сказал Андрей Николаевич.

За Песковым первым из стрелков стоит Тарасов. Тарасов гигант, самая длинная шинель, которая нашлась в госпитале, когда его выписывали, чуть прикрывает его колени. Она и не по плечам ему, так и кажется, что швы не выдержат давления мускулов и лопнут на спине и под мышками, но швы выдерживают: русские шинели давно уже славятся на весь мир своей прочностью. Тарасов светловолос, даже чуть рыжеват, и голубоглазый. Лицо у него длинное, благообразное.

Тарасов самый старший в отделении, сейчас ему под сорок. Он умеет плотничать, класть печи, лечить скотину и знает еще много простых работ, но он не плотник, не печник, не коновал. До войны он исходил чуть ли не всю Россию, не приживаясь надолго нигде.

За Тарасовым стоит он сам, но сейчас его место занимает Батраков. Батраков все молчит, думает свою думу. Ему нет дела до мира, он знает только немцев, которых надо убивать, поэтому в его вещмешке всегда запас гранат и патронов. И на поясе у него обычно больше, чем у всех, дисков к автомату. На еду он смотрит как на уголь, который дает энергию, чтобы стрелять, швырять и бить прикладом. В этом зале, пройдя меж столиков, как в лесу между деревьями, он бы сел на первое свободное место и ел, что дадут.

Предпоследнее место в отделении — Никольского. У него тонкое, красивое даже в двухнедельной бороде лицо, умные глаза, нос и подбородок четких линий. В отделении его любят за то, что он знает больше всех вместе взятых, но не кичится — он равный среди всех. Он много рассказывает о Ленинграде, о художниках и картинах, об истории России. Его голова набита знаниями так плотно, как вещмешок Бадяги трофеями в наступлении. В ресторане Никольского ничем не удивишь — он повидал их. Но как ему рассказать о жене? И о детях — это еще хуже! Черт, как же сказать?

Официант принес отпотевший графин, селедку с отваренными некрупными картошинами, посыпанную луком и мелкими грибами и политую подсолнечным маслом, салаты и крабы.

Андрей Николаевич налил Игорю и себе. Наташа подставила свою рюмку.

— Мне тоже.

— Ты научилась пить водку?

— Еще нет, но сегодня буду, — решительно заявила она. — Я хочу чокнуться с вами. Нет, не на донышко, а полную. — Она осторожно держала рюмку в тонких пальцах. Кто будет говорить тост?

— За ваше счастье, — сказал очень серьезно Андрей Николаевич. — Ну, ребята.

Наташа выпила свою водку до капли и замахала перед лицом растопыренными пальцами, гася огонь в горле. Откашлявшись, она задышала, будто вынырнула из-под воды.

— Какая гадость! Пахнет керосином Как вы пьете ее?

— Морщась, — ответил Андрей Николаевич.

Они обедали рано, успели проголодаться, и с закусками было покончено быстро. Потом появились бифштексы.

— Настоящие, из вырезки. — сказал официант. — Сейчас даже у нас такие бывают не часто. Вам повезло.

Бифштексы были сочными и мягкими, а края мяса были залиты яичницей. Яичница в мясном соку получилась очень вкусной, и он подумал, что Андрей Николаевич понимает толк в еде. Под бифштексы они выпили еще по рюмке, а Наташа только глоток.

Потом официант принес кофе, пирожные и шоколад для Наташи. Андрей Николаевич прицелился на графин:

— Допьем, Игорь?

— Может, вы сами? Я больше не хочу, — отказался он.

— Ты чего смеялся сейчас? — спросила Наташа. — Я смотрела на тебя, ты сидел и про себя смеялся.

— Я вспомнил ребят.

— Ты скучаешь без них?

— Я представил, как они входят в этот зал. Вон из той двери.

Но из двери вместо отделения вышел метрдотель, ведя за собой двух штатских. Все трое шли к их столику.

Андрей Николаевич посмотрел на часы.

— Они пришли на полчаса раньше. Иначе бы мы успели.

— Кто? — спросила Наташа.

— Англичане. Стол был забронирован для них.

— Нам остался кофе.

— Ничего, ты не торопись.

— Конечно, — сказал он. — Зачем торопиться. Места хватит.

Метрдотель подставил к столу стулья, и англичане, вежливо кивнув и сказав по-русски «Добрый вечер», уселись. Один из них был лет сорока пяти с гладкими блестящими волосами, другой совсем молодой, лет двадцати, стриженный ежиком.

Старший англичанин развернул меню.

— What will you have to day, Billy? (Что ты сегодня будешь есть, Билл?) — спросил он стриженого.

— What do they have here, sir? (А чем тут кормят?) — Стриженый посмотрел через стол на остатки Наташиного бифштекса. Она ела медленнее всех, и ее тарелку официант еще не унес. — A beefstake? (Бифштекс?) — скорее сказал он себе, чем спросил Наташу.

— Yes, sir. And a very nice beefstake (Да, сэр. И причем отличный бифштекс), — ответила она.

— О, You speak English? (О, вы говорите по-английски?) — спросил старший англичанин.

— Not only me (Не только я). — Наташа улыбнулась и пошутила: — All of us speak a bit of English (Мы все немного говорим по-английски).

Англичанин ответно улыбнулся им всем.

— Are you Americans? (Вы американцы?) — спросил он.

— No, sir. We are not Americans (Нет, сэр. Мы не американцы), — ответил Андрей Николаевич.

— You are Canadians (Так вы канадцы), — решил стриженый.

— No, sir. We are Russians (Нет, сэр. Мы русские), — Наташа торжествовала.

— Excuse us for taking you for foreigners (Прошу прощения, что принял вас за иностранцев), — извинился старший англичанин.