Олег Меркулов - Ради тебя

Он надел на свой широкий с медной звездой командирский ремень гранатную сумку, растолкал обоймы в наколенные карманы комбинезона, вскинул карабин за плечо, сунул за пазуху пистолет Бориса, переложил запасные обоймы от него и от своего пистолета в нагрудные карманы и не стал застегивать их на пуговицы.

К полудню он вышел к шоссе Дубно-Львов, лег за кустами, стал наблюдать. Движение по шоссе было не особенно напряженным, но за шоссе был не лес, а картофельное поле, и он опасался выходить из лесу и ждал, когда на шоссе не будет близко машин, чтобы успеть отбежать по картошке подальше.

Он видел, как по шоссе прошли немецкие танки, как проехал батальон мотоциклистов и долго тянулся обоз. В телеги были запряжены слоноподобные ломовики. Батраков никогда не видел таких крупных лошадей. Он смотрел на них и на ездовых со смешанным чувством ненависти и любопытства. Он и раньше видел немцев, их танки, обозы, но всегда сверху, и видел их или разбегающимися от бомб, или разбросанными куклами у воронок, а здесь немцы ехали спокойно, до них было так близко, что он хорошо различал их лица и слышал обрывки разговоров.

Понимая, что одному ему вряд ли удастся выбраться к своим, он решил искать партизан и воевать вместе с ними, ожидая случая перейти фронт. Он был даже рад партизанить около Дубно некоторое время, надеясь узнать что-нибудь о семье.

Шоссе уже было почти пустым, и он, согнувшись и держа карабин наготове, пошел вперед, но неожиданно на западном конце дороги началась стрельба. Он слышал пулеметные очереди и глухие выстрелы пушек. Потом к Дубно не проехали, а промчались подводы из обоза. Ездовые отчаянно хлестали ломовиков, и тяжелые лошади скакали неуклюжим галопом, забрасывая голову на спину. За ними, стрекоча, пролетели мотоциклисты. На некоторых колясках, на запасных колесах висели немцы, потерявшие свои машины. За мотоциклами на полной скорости прогрохотали танки. Пушки на танках были повернуты назад.

— Что за черт? — сказал Батраков вслух. Потом он увидел несколько больших танков и даже открыл рот — на танках были не кресты, а звезды.

— Наши! — крикнул он. — Ай да ну! Да откуда!

Он побежал к дороге, забыв осторожность, но из КВ по нему дали очередь из пулемета, и он упал, и пополз назад, не понимая, почему по нему стреляли свои. Потом он догадался, что в комбинезоне и летном шлеме он не похож на красноармейца или пехотного командира, а танкисты не могли предполагать, что встретят своего летчика.

Странно, но за КВ пролетело еще с десяток немецких мотоциклистов, а в той стороне, откуда они удирали, все ухало, потом прошли шесть наших «тридцатьчетверок», а за ними минут через пять два немецких танка.

«Настоящая каша! Или как слоеный пирог», — мелькнуло у него в голове. — «А что, если добыть мотоцикл и рвануть в Дубно?! Наши же жмут туда!»

Он опять пополз к дороге.

Он спрятался у самого края дороги за двумя небольшими елочками. Скоро на дороге показалась телега, которую тащил, прихрамывая, грязно-желтого цвета битюг. Ездовой безжалостно хлестал его, но лошадь только хрипела, тяжело переступая толстыми ногами: из ее брюха струйками текла в пыль кровь.

Батраков подпустил телегу почти на линию с собой и выстрелил в ездового. Ездовой сел в телегу, но Батраков выстрелил в него еще раз, перебежал и выстрелил лошади в голову. Лошадь рванулась вбок, колени ее подогнулись, и она упала посредине дороги и почти загородила ее своим телом и телегой.

Батраков дозарядил карабин и огляделся. Через несколько минут опять появились мотоциклисты, сначала штук двенадцать, потом шесть. Они, сбавляя газ, объезжали телегу со стороны картофельного поля. Этих он пропустил.

Когда на дороге показалось еще четыре мотоцикла, он переполз к обочине и спрятался за лошадью. Во рту у него стало сухо, в груди похолодело, и весь он внутренне сжался. Наблюдая, как приближаются мотоциклы, он вытащил обе гранаты, отвел на них предохранители, одну положил чуть правее себя, а рукоятку другой зажал в кулаке.

Первый мотоцикл, сбавив газ, вильнул в сторону, чтобы объехать телегу сбоку. Батраков швырнул под него гранату, но мотоцикл проскочил над ней, потому что запал горел три секунды, и граната разорвалась под вторым мотоциклом, а третий налетел на него. Батраков бросил в кучу, которая получилась из мотоциклов и мотоциклистов, вторую гранату и, встав на колено, стал стрелять по немцам с четвертого мотоцикла, которые, свернув в кювет, вывалились из мотоцикла и побежали к лесу. Он убил одного из них у самой опушки или тяжело ранил, второй немец успел убежать за деревья.

Батраков спрятался за картошкой, когда на всем ходу подошли еще тридцатьчетверки. Головная ударила гусеницей по телеге и отшвырнула ее вместе с лошадью, а вторая проехала по мотоциклам.

Когда танки миновали его, Батраков вскочил и побежал к тому мотоциклу, который валялся в кювете. Марка мотоцикла была незнакомой, и ему понадобилось несколько минут, чтобы запустить мотор. Он выкатил его из кювета, швырнул в коляску карабин и шлем, сдернул с плеч до пояса комбинезон так, чтобы видна была вся гимнастерка, вскочил в седло и, держа скорость девяносто, догнал задний танк.

Управляя одной рукой, он тыкал другой в петлицы с кубиками и кричал: «Я свой! Свой! Я летчик!»

Из танка его разглядели, поднялась крышка люка, и закопченый башнер, забубенно улыбаясь, ответил ему:

— Нас тут два экипажа! Взять не можем! Как селедки! Держись вплотную! Кругом немцы! Ну и всыпали же мы им!

Батраков убавил газ и катился в нескольких метрах от танка, глотая выхлопы и пыль из-под гусениц. Он отплевывался и думал одно и то же: «Вдруг они там? Вдруг их не вывезли? Должен же я узнать?»

Пробившись от Дубно на восток на несколько десятков километров, немцы никак не ожидали, что через день им придется его оборонять. Их части проходили через город, спеша дальше, и в Дубно был сравнительно небольшой гарнизон. Удар танковой дивизии не с востока, а с юго-запада был для них, как гром среди ясного неба.

Гарнизону предложили сдаться; для немцев в сорок первом году это было издевкой, может быть, даже проявлением глупости. Немцы привыкли, что два года сдаются им; в Европе те, кто не поднимал перед немцами руки, падали под гусеницы их танков. А тут на скверном немецком языке через жестяные рупоры русские уговаривали их сложить оружие и обещали за это сохранить жизнь. Такой абсурд не вызвал у них даже улыбки. Они по радио доложили своему командованию, что будут удерживать Дубно до подхода помощи, и их очень трудно было истреблять в тесных переулках, каменных домах и фортах крепости.

Когда Батраков катил по знакомым улицам, все было кончено, только у кладбища слышалась редкая стрельба. Закопченные танкисты очищали траки от бурых кусков в клочьях серой материи, а пехотинцы стаскивали убитых с мостовой на тротуары. Серо-бурые куски висели даже на проводах. Их забрасывали туда шрапнельные выстрелы из пушек в упор. Батракова никто не остановил, не задержал, и, объезжая раздавленные автомобили, искореженные противотанковые орудия и подбитые наши танки, он вывернул к вокзалу, говоря себе: «Сейчас! Сейчас! Сейчас!»