Лауренциу Фульга - Звезда доброй надежды

— На благо ему.

— Не думаете ли вы, что это доказательство слабости? — возразил ему лейтенант Паладе.

— Напротив, мы доказали бы им, что мы сильны.

— Вместо логических аргументов употребить силу? — послышался из глубины комнаты голос Иоакима.

— Мы приводили им множество аргументов, и все-таки они не угомонились.

— Тогда что, поставим их к стенке?! — воскликнул чрезвычайно сердито доктор Хараламб.

— Я не предлагал этого.

Комиссар, засунув руки за пояс, стоял, прислонившись к подоконнику.

— Это одно и то же, господин Андроне! — устало проговорил он. — Око за око, зуб за зуб! Вы не в состоянии убедить противника в своей правоте, поэтому затыкаете ему рот кулаком. Они распространяют идиотский слух, вы бьете их кистенем по голове. Нет, господин Андроне! Это не в наших правилах, коммунисты так не поступают. Человеческое сознание не изменишь с помощью ножа.

— И все-таки, — продолжал настаивать Андроне, — я не отказываюсь от своего мнения. Голеску в настоящий момент наш самый большой враг, и он должен быть наказан. Изгнание его из лагеря успокоит людей, повысит наш авторитет.

Сидящий по ту сторону стола лейтенант Зайня сверлил Андроне неподвижным и суровым взглядом:

— Странное у вас мнение о нашем авторитете.

— Что ж, если вы согласны со мной — хорошо! Если нет, тем хуже для всего того, что я понимал под антифашистским движением.

Он поднялся со стула и бесцельно заходил по комнате, все время поглядывая на дверь, преследуемый хмурыми взглядами присутствующих. В самом деле, в поведении Андроне было что-то странное и непонятное. До сих пор их диспуты носили исключительно идеологический характер — обсуждались цели антифашистского движения, его состав, сущность коммунизма… Впервые разговор получил столь острый и более, чем когда-либо, опасный характер с сильным оттенком ультимативных требований. В конце концов, к чему стремился Андроне? Людям было трудно разгадать его истинные цели.

Лишь один Штефан Корбу, непроизвольно ассоциируя происходящее со смыслом того разговора Андроне с Харитоном, который он услышал через несколько дней после вступления в лагерь, проник в затаенные мысли Андроне и недоуменно спрашивал самого себя: «Неужели, черт возьми, никто не понимает, какую игру ведет сегодня Андроне? Уж не сам ли Андроне оказался в плену распространяемых в лагере слухов и теперь ищет повода к выходу из движения? А может быть, находясь под чьим-то пагубным влиянием, Андроне своим бегством стремится расколоть движение и скомпрометировать его, особенно в глазах сочувствующих и колеблющихся? Как это Молдовяну не может докопаться до сущности этих подспудных мыслей, если они даже мне ясны как дважды два?»

И тут же сам объяснил затруднение комиссара: «Да, но дело в том, что Молдовяну не знает тайны, которая стала известна мне еще в ту далекую зимнюю ночь, когда я стоял рядом с комнатой «штабистов» и слышал заговорщицкий шепот Андроне с Харитоном. Откуда знать комиссару, какое необычное признание сделал Харитон Андроне о том, как он был прокурором на процессе коммунистов и потребовал для Молдовяну максимального наказания — пожизненной каторги! А я молчу и буду молчать. Но неужели комиссару имя Харитона ни о чем не напоминает? В конце концов, ну их к дьяволу! Я и так убегу! Пусть будет все как есть, а я спрячусь в свою скорлупу, в подвале госпиталя, где меня ждет Иоана и где нет места человеческим пустякам и мерзостям».

Он обвел взглядом сидящих перед ним людей и удивился присутствию здесь Харитона. В комнату комиссара майор еще никогда не заходил.

«Э, нет! — воскликнул про себя Корбу. — Мне кажется, история начинает становиться интересной!»

Андроне готов был вот-вот выйти из комнаты, как вдруг комиссар взял его за руку и потянул назад.

— Подождите! Садитесь! — Он заставил Андроне сесть на стул перед собой. — Мы же ничего не решили. А надо решать… Что с вами?

— Ничего! — мрачно ответил Андроне.

— Вы как-то изменились за последнее время, — Молдовяну уловил вкрадчивый из-под бровей взгляд, который Андроне бросил в его сторону, но спокойно продолжал: — Да! Раньше вы были более уравновешенным, лучше владели собой и хорошо обдумывали каждое свое действие.

— А теперь разве я не думаю?

— По заявлению, которое вы сделали, я не сказал бы.

— И что, я теперь не владею собою?

— Вы торопливы, раздражительны, у вас нет перспективы. С моей стороны было бы несправедливо утверждать, что вы недостаточно основательно усвоили теоретический материал из прочитанных книг.

— Что же, разве я и теперь не усваиваю его?

— Возможно! Однако выводы, к которым вы приходите, меня беспокоят. — Комиссар положил ему на колени руки и посмотрел прямо в глаза. — Скажите мне, но искренне: уж не вы ли та самая первая жертва психоза, созданного слухами?

Лицо Андроне внезапно побледнело.

«Ага! — воскликнул про себя Штефан Корбу. — Нащупал!»

— Господин комиссар… — невнятно пробормотал Андроне, — как вы могли себе такое представить?

— Я ничего себе не представлял. Я только спрашиваю.

— Однако в вашем тоне звучит и обвинение.

— Хотите сказать, что я ошибаюсь?

— Да, вы ошибаетесь! — И он стал со странной горячностью говорить гневные слова, так что его едва было можно понимать. — Я категорически против того, кто осмелился бы обвинить меня в чем-либо подобном. Я ни на мгновение не поверил слухам, распространяемым реакцией. Напротив, я приложил все усилия к тому, чтобы рассеять их. У меня есть свидетели, готовые в любое время…

На лице Молдовяну появилась печальная улыбка.

«Черт возьми! — подумал Штефан Корбу. — Он более проницателен, чем я представлял себе!»

Комиссар слегка сжал рукой колено Андроне и почти равнодушным, без всякого подъема голосом сказал:

— Господи, да вас никто ни в чем не обвиняет! Зачем такие заявления?

— Я не хочу, чтоб вы меняли обо мне свое мнение!

— Отлично! Я обещаю вам его не менять. С одним условием.

— С каким?

— Устраните последнее сомнение.

Люди слушали и молчали. Никто не вмешивался, поскольку все знали, что никто, кроме Молдовяну, не сможет более авторитетно довести дело до конца.

— Мне показалось, — проговорил комиссар, не спуская с него глаз, — что наше движение вас отягощает и вы ищете предлог, чтобы эффектно из него выйти. — Андроне хотел было вскочить со стула, но его удержал Молдовяну. — Вы ожидали, — продолжал он, — что движение антифашистов расколется, поскольку я не согласен с предлагаемыми вами мерами, и люди выйдут из движения одновременно с вами? Прошу вас, отвечайте: этого вы ожидали? В этом заключалась ваша цель?

— Господин комиссар! — воскликнул испуганно Андроне. — Как вам это могло прийти в голову?