Владимир Дягилев - Солдаты без оружия

— Будьте спокойны, товарищ гвардии полковник. Воевать научились.

— Я в этом уверен. Остальное будет в приказе. — Бударин обратился к начальнику штаба: — Заготовьте приказ.

Начальник штаба, гвардии подполковник Кушин, молча пристукнул каблуками.

— Про баню слышали? — спросил Бударин.

— Так точно.

— Учтите — это большое дело. Усталость как рукой снимет.. Чтобы все помылись! Начсанбриг, проверь.

— Есть, товарищ гвардии полковник.

Голос у Филиппова был ровный, твердый, без робких ноток.

— Медсанвзвод развернешь здесь же.

— Слушаюсь.

Бударин пошел дальше.

Экипаж машины номер «сто» выстроился у танка. Люди стояли по росту, по команде «Смирно», молодцевато повернув головы в сторону комбрига.

— Вы посмотрите, какие орлы! — воскликнул Бударин. — Как, гвардейцы, удержим станцию?

— А фрицев много, товарищ гвардии полковник? — поинтересовался Любопытный.

— Несколько гренадерских дивизий.

— Гренадерских! Сколько мы их побили!

— И этих побьем! — уверенно, за весь экипаж, сказал Рубцов.

— Молодцы!

Бударин постоял, полюбовался людьми, потом повернул к штабу.

Филиппов знал, что́ ему надо делать. Он подыскал подходящее помещение для медсанвзвода — вместительный подвал школы, приказал Рыбину развертываться, а сам отправился проверить, как дела с баней. Навстречу ему попадались раскрасневшиеся танкисты. Над ними легким облачком вился пар, будто они оттаивали под солнцем.

Баню оборудовали в пустом доме. Он состоял из трех комнат. В первой устроили раздевалку, во второй — мойку, в третьей — одевалку. Люди входили в парадную и выходили черным ходом. Баня получилась что надо — настоящий санпропускник.

Филиппов вошел со двора. В одевалке пахло махорочным дымом и нафталином. Танкисты в ожидании товарищей сидели на диванах, курили. Лица были блаженные, довольные: так приятно отдыхать, чувствовать свежесть белья и чистоту тела.

— С легким паром, товарищи.

— Спасибо, доктор.

— Как помылись?

— Хорошо. Будто сто пудов с плеч свалили.

— Нельзя ли, доктор, спиртишку выписать?

— Зачем?

— Да, говорят, после бани очень полезно. Организм будто бы очищает. Снаружи-то смыли, а снутри…

Танкисты весело засмеялись. Филиппов прошел в моечную.

Там было парно, от печки несло жаром. Соболев яростно хлестал себя по мокрому телу свернутым в жгут полотенцем и громко, в лад ударам, припевал:

— Здравия желаю, товарищ капитан! — крикнул он, встряхивая взъерошенной головой.

— Здравствуй. Зачем же ты себя бьешь?

— Гы-ы… бью… Это я парюсь.

В раздевалке находилось человек десять танкистов, в числе их Рубцов, Любопытный, Сушенка. Солдаты стояли с вывернутыми наизнанку рубашками. Чащина и Цветков проводили санитарный осмотр. Заметив начальника, фельдшер и старшина смутились.

— В чем дело? — спросил Филиппов.

— Да вот… — буркнул старшина и сердито махнул рукой в сторону Сушенки.

Сушенка повел длинным, острым носом, метнул опасливый взгляд на капитана.

— Вошку нашли, — сказала Чащина.

— Это плохо.

— Наверное, где-нибудь подобрал; прошлую ночь в усадьбе ночевали, — объяснил старшина.

Сушенка помотал головой, начал оправдываться:

— Что я, один, что ли? Подумаешь…

— Молчи уж лучше! — крикнул Рубцов. — Неряха!

— Убрать его с нашей машины, да и только, — загорячился Любопытный.

— Вы знаете, отчего сыпной тиф бывает? — спросил Филиппов.

— Да все он знает, — ответил Рубцов за Сушенку. — Он хотя у нас в роте недавно, а работа с ним велась.

— Видимо, недостаточно. — Филиппов повернулся к Чащиной, приказал: — Провести тщательную санобработку.

— Слушаюсь.

По дороге к штабу Филиппов заходил в дома, спрашивал у поляков:

— Больные есть? А насекомые есть?

Жители качали головой, односложно отвечали:

— Та нема, пан. Вшиско герман забрал.

У костела Филиппов встретил командира второго батальона. Дронов шел валкой походкой, крепко ставя ноги. За ним тянулся ординарец — белобрысый рослый ефрейтор со свертком белья под мышкой. Оба направлялись к бане.

— Здравствуйте, товарищ гвардии майор.

— А, доктор, привет, привет, — загремел комбат, подавая Филиппову тяжелую, твердую, как железо, руку.

Филиппов бросил косой взгляд на ординарца:

— Я к вам, товарищ гвардии майор, с большой претензией.

— Что такое?

Глаза комбата округлились, настороженно впились в лицо Филиппова. Филиппов кивнул в сторону ординарца.

— Ты, Фролов, крой до бани. Я догоню, — сказал Дронов.

Филиппов с упреком поглядел на рябое широкое лицо комбата:

— Слушай, Дронов, у тебя идет баня, а ты не интересуешься.

— У меня дел и без нее хватает.

— Брось, Дронов, не то говоришь. Баня — важное дело.

Комбат поморщился, отмахнулся:

— Ты только не агитируй меня. Я сам, понимаешь, в здравом уме.

— Ты не шуми.

— Да не шумлю я, голос у меня такой.

— Так вот, комбат, я и говорю, зря ты не заглянул. Недооцениваешь…

Комбату не нравился разговор.

— Слушай, доктор, занимайся ты своим делом. А мне фрицев бить, батальоном командовать. А то — баня! Подумаешь, штука. У меня там фельдшер и старшина имеются.

— И вши имеются, — язвительно добавил Филиппов.

— Как?! Где? — Дронов сплюнул, выругался. — Да я им за это головы поотрываю! — И почти бегом устремился к бане.

Штаб располагался напротив костела, в доме ксендза.

Хозяин сбежал заблаговременно; почти все вещи из дому были вывезены, лишь толстые церковные книги с крестами на черных обложках грудами валялись повсюду — на полу, на столах, на подоконниках.

В самой большой комнате, также заваленной книгами, находился комбриг. Комната была полупустой: стол, несколько стульев, шифоньер с проломанной дверцей — вот и вся обстановка.

Бударин сидел за столом, облокотившись на разостланную карту, и, закрыв глаза, думал. Его длинные густые брови хмурились. Между бровей лежала косая, надломленная складка.

Вокруг стола сидели начальник штаба, новый замполит гвардии майор Козлов, Цырубин, еще несколько штабных офицеров. Все ждали, когда заговорит комбриг.

Золотистый луч солнца освещал сосредоточенное лицо Бударина.

Момент был важный: необходимо было принять ответственное решение. Оно уже созрело у Бударина, но он еще и еще раз проверял в уме все «за» и «против». Надо было ничего не упустить, все предвидеть, нужно было встать и объявить о своем плане так убедительно, чтобы люди поверили в него.

— Н-да, — произнес наконец Бударин и резко поднялся.

Офицеры тотчас встали.