Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

За несколько дней сделали они эту работу. Сложили детали в мешки и надежно спрятали в канавах и других похоронках, забросав эти места разным хламом.

В последний день работы, выходя из цеха, Максим увидел листок из школьной тетради, приклеенный к стенке. Это были стихи о заводе. Особенно Максиму запомнились строчки:

В один из теплых майских дней Володя и Ванька Смиренко побежали на Ленинскую. Володя накануне передал через Валю Пазону стихи о пионерском галстуке.

То, что его стихи о заводе появились расклеенными на воротах и стенах цехов, он узнал от дяди Максима. Обрадованный, побежал к заводу. Там уже стояла охрана у проходной. После того как на заводе стали находить листовки, немцы больше не снимали охрану. Передав стихи о пионерском галстуке Пазону, Володя надеялся, что и они будут развешаны по городу. Вот он и звал постоянно Ваньку Смиренко в город: именно там, на афишных тумбах, на заборах, время от времени появлялись листовки и сводки Совинформбюро.

Как хотелось Володе хотя бы намекнуть Ваньке о… Но о чем? Он ничего такого еще не сделал… Кроме того, дал клятву Пазону: никому ни слова. Придет время, и Ванька все узнает… Вот тогда он ему и припомнит и Пушкина, и Лермонтова…

В центре города ничего интересующего Володю они не нашли.

— Пойдем на базар, — предложил Ванька. — Мать дала мне десять рублей, купим лепешку и съедим.

— Пойдем…

У самого базара они увидели бегущего мужчину, за ним полицаев и немцев. Поравнявшись с ребятами, мужчина крикнул:

— Тикайте, облава!

Володя и Ванька со всех ног пустились к ближайшему переулку. Вот уже совсем близко спасительный угол, еще несколько шагов… Но за углом-то их и схватили: немец и два полицая.

— Стой, куда? Стой, мать твою!..

— Дядя, пустите! Пустите! Мы ничего не сделали…

— А вот это мы посмотрим…

Тут подскочили те, кто гнались за ними. Полицай, тяжело дыша, грубо толкнул Володю в шею.

— Ну-ка, марш вперед, выродок! А вздумаешь бежать — пристрелю. — И щелкнул затвором.

Понурые, Володя и Ванька пошли вперед под дулами винтовок.

Чего от них хотят? Куда гонят? Может, в заложники? Тогда — смерть!..

Прошли по знакомой улице, и показалась шестнадцатая школа, в которой немцы устроили так называемую биржу труда. Здесь был сборный пункт для отправки юношей, подростков и девушек на каторгу в Германию. В этот день как раз была отправка. Несколько человек, хотя им грозил за это расстрел, не явились. Тогда немец, комендант биржи, приказал произвести облаву: счет должен был сходиться. В эту облаву попали Володя Путивцев и Ванька Смиренко.

Среди провожавших Володя увидел тетю Гашу с Амвросиевской, успел ей крикнуть:

— Скажите маме, что я здесь!

Кричали и другие. Шум стоял, гвалт. Слезы. Немцы и полицаи наводили порядок — прикладами и чем попадя.

Вскоре последовала команда, и колонна, конвоируемая полицаями, стала вытягиваться из здания школы…

Когда Ксеня узнала от Гаши, где и как та видела Володю, как безумная кинулась к шестнадцатой школе. Кто-то ее окликнул. Она ничего не разобрала. В голове стучало только одно: «Скорей! Скорей! Я должна успеть!.. Должна спасти его!.. Ведь он совсем еще мальчик». Ксеня не знала, как она спасет сына. Сейчас для нее было главным — успеть! Только бы успеть! Но когда она прибежала к шестнадцатой школе, колонна была уже за городом. Ветер кружил по пустому двору. К ногам Ксени прибился какой-то листок. Не помня себя, она подняла его. Слезы мешали ей читать. «В Великой Германии вас ждет счастливая жизнь». Это был призыв немецких властей ехать на работу в Германию.

В знойный июньский день в Таганрог со стороны Николаевского шляха вошел Демид Заозерный. Много дорог он прошел за минувший год, прежде чем добрался до родных мест.

Демида Заозерного война застала в небольшом районном городке на Западной Украине. Городок был тихим, зеленым и опрятным. Но вот война прокатилась по нему железным катком, сожгла множество хат, разрушила костел, разогнала жителей — кто бежал, а кто был убит.

Ничто Демида не держало здесь, вот он и поплелся на восток за наступающими немецкими войсками, гонимый, как и прежде, охотой к перемене мест, однако имея дальнюю думку — вернуться в Приазовье, в Таганрог, если господь сподобит, увидеться с Ларисой.

Шел Демид шляхом, изжеванным гусеницами танков, избитым рубчатыми шинами немецких грузовиков. Иногда в пути его догоняли все новые и новые немецкие колонны — и откуда только взялась такая силища у германцев?

Когда Демида настигала новая колонна, он благоразумно сходил с дороги, шел стороной от греха подалее. Проезжающие немцы иногда обращали на него внимание, что-то кричали, а раз запустили очередь из автомата. Демид вовремя повалился на стерню, притворился убитым. Пронесло. Демид редко ругался матерно, а тут выругался в адрес незваных гостей.

Теперь он старался не идти прямиком, а выбирал проселки — так спокойнее.

Как-то вечером попал в местечко — чистое и ухоженное. И войны будто нет. Палисадники свежеокрашены, дома под черепицей, садов яблоневых много.

Здесь его задержал немецкий патруль. Погнал в комендатуру. Оказалось, ничего страшного — немцам надо было дров напилить, вот и нашли дармового работника. Напилил он им дров, но они не отпустили, а заперли на ночь в хлев, дали котелок горячего горохового супа, полбулки хлеба и кусок сала. Отощал за дорогу Демид, проголодался. Съел все одним махом и крепко заснул на сене.

Утром конвоир снова вывел его на пилку дров, а ночью — снова в хлев. «Черт с вами! Подкреплюсь, соберусь с силами, а потом сбегу», — решил Демид.

Однажды за работой застал его тамошний комендант. Был он уже в возрасте. Седой.

— Зольдат? — спросил он.

— Какой солдат? Старый я… — Демид давно не подстригался, зарос густо. Одни глаза на лице горят.

— Что он сказал? — спросил комендант переводчика.

Тот пояснил.

— О! Я! — оживился немец. — Старик! Старик — хорошо. Никс зольдат… Будешь карашо работать — будешь карашо есть. Понял, старик?

— Отчего же не понять, — ответил Демид. — Табаком бы вот разжиться, страсть как курить хочется, уши пухнут…

Комендант услышал это, усмехнулся, вытащил пачку каких-то заграничных сигарет, протянул ее Демиду. Демид взял, поблагодарил.

— Я с третьим комендантом работаю, — от себя сказал переводчик. — А такой первый. Повезло тебе, дед…

— Слушай, мил человек, скажи пану коменданту, чтоб не запирали меня. Не сбегу я. А надумаю уходить — сам скажу…

— Куда уходить? — спросил комендант.

— С Дона я… Ежели ваши дойдут туда, подамся я на родину…