Матэ Залка - Добердо

Фрау Дина показывает нам фотографию, изображающую ее с мужем в день свадьбы. Она смотрит на карточку и плачет.

— И вы, господин лейтенант, вернетесь туда? — вдруг спрашивает фрау Дина, и в глазах ее дрожит страх.

— Туда? — говорю я, чувствуя, что бледнею.

— Нет, нет, — закричала Элла, — туда нет возврата, Тибор. Нет, нет!

В первый раз я вижу Эллу в таком состоянии. Она побледнела, дрожит, ей дурно. Фрау Дина быстро наливает в стакан воды и, осушив свои слезы, подает его Элле.

Дни идут за днями. Сентябрьские краски становятся все богаче и ярче. Я чувствую, как с каждым днем мои силы прибывают и я возвращаюсь к жизни. Но иногда меня охватывает какой-то тупой страх. Что должно означать возвращение к жизни? Что такое жизнь? Война. Значит, надо вернуться на войну, опять туда, на фронт. В ушах моих еще звенит страшный крик Эллы:

— Нет, нет, туда нет возврата!

Но сегодня об этом еще никто не говорит. Меня послали сюда на поправку — послал эрцгерцог, считающий меня своим спасителем, послала армия, послала сама война, чтобы все те жизненные соки, которые наберет мое тело, вновь выжать из меня до последней капли. Нет, нет, туда нельзя вернуться, туда нет возврата.

Каждое утро встаю рано и слежу за тем, как солнце из источника света превращается в источник тепла. Иногда с ужасом прихожу к заключению, что жизнь — это плен, где везде стерегут часовые с винтовками наперевес. На днях, блуждая среди гор, мы наткнулись на пограничного жандарма. Он отдал мне честь и озабоченно сказал:

— Убедительно прошу господина лейтенанта не гулять в этом направлении: здесь легко заблудиться и можно попасть на ту сторону.

Нас сопровождал неизменный Хексл, и, только когда он показался среди кустов, пограничник успокоился.

— Простите, господин лейтенант, я не знал, что с вами Хексл. Этот пес прекрасно знает границу, и с ним нельзя заблудиться. Он и отсюда никого не пустит и сюда не пропустит. Правда, Хексл?

Собака в ответ громко залаяла, и ее лай тройным эхом отдался в горах.

Странно расстроенные возвращались мы домой. Элла была молчалива, отвечала нервно. Может быть, она уже и тогда чувствовала себя плохо. Ведь Элла больна, да, больна. Как странно, что она больна, когда я здоров.

В первый день болезни Элла даже не подпустила меня к себе. За ней ухаживает фрау Дина. Чувствую себя одиноким, целый день блуждаю вокруг дома. Только к вечеру предпринимаю небольшую прогулку до молочной фермы, откуда, забравшись наверх, можно видеть Мутлер. Элла очень любит смотреть туда. Ведь Швейцария — это Алексей.

В эти два дня, когда болезнь Эллы заперла нас в комнате, для меня многое сделалось ясным. Элла призналась мне, что у нее есть какой-то план относительно меня, относительно того, чтобы я не попал обратно на фронт.

— Фон Ризенштерн? — спросил я.

— Нет, нет, совсем другое. Я жду письма. Когда оно придет, мы поговорим с вами, Тибор. А теперь сиеста.

Мне иногда кажется, что Элла просто играет со мной. На третий день болезни она вышла со мной на балкон, но была еще слаба и бледна, хотя она исключительно сильная женщина.

Мы сидим у окна. Через стекло светит слабое сентябрьское солнце. Элла еще не получила письма, но я не расспрашиваю ее.

— Вы знаете, о чем я думала, Тибор?

— Да?

— Мне сейчас показалось, что я, собственно говоря, неправильно поступаю. Может быть, я вам уже надоела, может быть, стала для вас совершенно лишней.

— Интересно. Продолжайте.

Вдруг дверь распахнулась, и бомбой влетел Рудольф.

— Почта! Фрейлейн, герр лейтенант! Письмо, телеграмма!

Письмо было от отца. Когда я увидел округлые буквы Матраи-старшего, меня охватило жгучее желание еще раз увидеть моих стариков, обнять их и дать им понять, что сын не забыл их. Элла стояла мертвенно-бледная.

— Что случилось?

— Читайте. — Она протянула мне телеграмму. — Боже мой, боже мой, что же будет? Ведь я еще не получила ответа.

В телеграмме доктор Керн извещал нас, что находится в Бозене и завтра навестит нас.

— Он приедет за мной, — сказал я с отчаянием.

— Нет, это невозможно! — закричала Элла и покраснела. — Мы никуда отсюда не поедем. Вы еще не отдохнули, Тибор. Куда вы торопитесь?

— Я? Что вы, Элла? Я никуда не тороплюсь.

Телеграмма сделала свое дело. Элле стало хуже. Но она продолжала распоряжаться:

— Когда он приедет, вы встретите его в халате, опираясь на палку.

— Да ведь я поломал палку, когда начал себя лучше чувствовать.

— Ничего, мы достанем другую. Надо симулировать, надо симулировать. Ну-ка, позовите фрау Дину, я ее проинструктирую. Хотя нет, не надо. Знаете что? Спрячьте подальше этот чемодан с вещами, чтобы его не было видно. Так, как, хорошо.

Я провел тревожно ночь. Утром во двор въехал экипаж с гостями. Доктор Керн был весьма удручен болезнью Эллы, но и от моего состояния не пришел в восторг. Действительно, я выглядел ужасно после бессонной, беспокойной ночи. С Керном приехал главный врач бозенского гарнизона, очень симпатичный человек с обер-лейтенантскими нашивками. Он установил у Эллы истощение нервной системы и запретил всякое напряжение и волнения. У меня же констатировал улучшение по сравнению с тем состоянием, в каком видел меня в последний раз. Я признался, что совершенно не помню, чтобы он меня когда-нибудь осматривал. Доктор засмеялся и похлопал меня по плечу.

— Да, мой друг, ничего хорошего я от вас тогда не ожидал. Надо признаться, что если бы не ваш молодой организм…

Керн буравил меня глазами, щупал мои мускулы и тоже похлопывал по плечу.

— Эрцгерцог уже несколько раз запрашивал о вас. Ах, мой молодой друг, вас ожидает очень недурное будущее. Сейчас нужны именно такие храбрые и настойчивые люди. В шестом ишонзовском бою погибла масса народа, даже командиров батальонов и полков похоронили больше десятка. Некоторые из них лично шли в атаку.

— А вы что же, доктор Керн? — спросил я с деланным простодушием.

Но Керна было трудно смутить.

— Я? Да что вы, кому нужны такие никчемные типы? Кроме того, дорогой лейтенант, я и на своем месте сумею быть полезным, — ответил он с кислой улыбкой.

Я становился все мрачнее и мрачнее и наконец добился того, что Керн перестал говорить о войне. Он стал расспрашивать, в чем мы нуждаемся. Элла была с ним очень мила и просила не торопить меня с отъездом.

— Как видите, мы поменялись ролями: теперь он за мной ухаживает.

Бозенский врач немедленно предложил прислать сестру милосердия, но после категорического протеста Эллы перестал на этом настаивать. После обеда гости уехали. Керн взял с меня слово, что как только я почувствую себя лучше, сейчас же извещу его. Ведь после этого отдыха мне еще полагается отпуск.

— Таких людей, как вы, дорогой лейтенант, не бросают опять сразу в огонь.