Матэ Залка - Добердо

— Машут и приветливо улыбаются. Они хотят сказать, что Хексл нам очень пригодится в горах. Черт побери!

А Хексл ходит вокруг нас, машет хвостом и радостно лает. Элла вынула носовой платок и махнула фрау Штильц:

— Алло! Очень хорошо! Спасибо.

— Но что нам делать с собакой? — спрашиваю я.

— Бросьте, ничего. Пойдем. Алло, Хексл, vorwärts. [30] Вперед! (нем.) Идем. В назначенном месте сворачиваем на лесную тропинку и подымаемся на крутую гору. Иногда останавливаемся, наслаждаясь чистотой осеннего дня.

— Что же будет с собакой? — повторяю я после трехчасового пути.

Мы отдыхаем у крутого спуска. Лесничество и завод остались далеко за нашими спинами. Внизу журчит шустрый горный ручеек. Мы на большой высоте. Вокруг только сосны и мох.

Я сверяю карту и измеряю путь.

— Когда он будет нас ждать?

— С трех часов.

— Что делать с собакой?

Элла гладит голову Хексла, треплет его громадные уши. Хексл доверчиво положил голову на ее колени.

— Оставьте Хексла на моем попечении, — сказала Элла с иронией. — Вы, мужчины, не можете справиться даже с собакой.

Мы смеемся. Хексл тоже смеется, широко разинув пасть, из которой свешивается набок влажный розовый язык, и смотрит на нас умными человечьими глазами.

После пяти часов быстрой ходьбы мы минуем пограничный столб. Полосатый, черно-желтый, он стоит наверху у выступа скалы, а мы пробираемся по чаще влево от него. Идем по давно проложенной и игнорирующей все границы тропинке. Хексл остановился, смотрит на нас, виляет хвостом и начинает скулить.

— Ну, Элла?

Мы теперь внизу. Кругом смешанный лес. На стволе одного дерева добросовестно работают два дятла. Их постукивания похожи на мерное тикание часов.

— Heksl, willst du zu Willi? [31] Хексл, ты хочешь к Вилли? (нем.) — нежно спрашивает Элла.

Хексл становится на задние лапы. Какой громадный пес! Хексл помахивает хвостом и вопросительно смотрит на Эллу.

— Zu Willi! Vorwärts, [32] К Вилли! Вперед! (нем.) Хексл! — энергично командует Элла.

Собака явно поняла и рванулась вперед. Теперь нет сомнения, что мы на правильном пути. Тихо, вокруг ни души, хотя…

— Видите, там у столба стоит жандарм? Но он смотрит в другую сторону. Вот двинулся и исчез среди деревьев.

— Vorwärts, Хексл, быстро! Мы скоро будем у твоего друга Вилли Бреготта.

Мелькнул швейцарский пограничный столб, и мы свернули направо. Элла вынимает документы Штильц на право перехода границы. Смешно, ведь семью Штильц здесь все знают. Но Хексл показывает, на что он способен. Большими скачками он мчится вперед, потом останавливается и выжидательно смотрит на нас. Замечательная собака! Карта и компас становятся излишними. Хексл — превосходный гид.

Пересекаем шоссе и читаем надписи на столбах: «К блоку 88», «Цу Николаус Мауэр», «Ауф Мутлер 3299», «Ауф Сервизель 1019», «К таможенной Мартинсбрюкке».

— Элла, теперь надо быть осторожнее, можно напороться.

Хексл, как будто поняв наши опасения, круто завернул и ведет нас к лесу. Вдруг Элла закричала, выронила свою туристскую палку и, как десятилетняя девочка, побежала вперед, и рядом с ней с веселым лаем помчался Хексл. У поворота, на опушке леса, стоял человек в темном костюме.

— Алеша-а-а! — радостно кричала Элла.

Я поднял ее палку, поправил на плечах ранец, сбил с бутс дорожную пыль, снял шапку и вытер разгоряченный лоб.

Итак, я — свободный человек. Я не обязан больше идти в ночную смену под Вермежлиано. Бррр!.. Вермежлиано, Полазо… С тошнотным отвращением вспомнил я эти названия. Сердце сжалось, и только сейчас в первый раз я глубоко пожалел тех, кто остался там. В моей памяти встал образ Гаала, его умные карие глаза, широкий лоб. Гаал! Ведь он остался там. «Пристрелите лейтенанта! Сдадимся в плен!» — «Не сметь трогать лейтенанта!» Гаал…

— Ти-бор! Где вы застряли? Идите сюда, скорее!

Я тронулся и, не знаю почему, почувствовал какое-то стеснение и неуверенность. Рядом с Эллой рука об руку стоял высокий мужчина в скромном синем костюме. Его бледное лицо обрамляла подстриженная борода. Мы пожали друг другу руки, и мне улыбнулись холодные и далекие, как небо, светлые глаза. Где я видел этого человека? — было первое мое впечатление. Но я видел его, только не могу сразу вспомнить где.

Лицо Эллы разгорелось, глаза блестели.

«Ну, как вы находите Алексея?» — спрашивали ее глаза.

Я улыбнулся Элле. После недолгого совещания мы пошли к лесничеству, но, к удивлению Эллы, Алексей повел нас не в виллу лесничего, а, завернув налево, направился к маленькому скромному домику.

— Если вы ничего не имеете против, мы остановимся сначала здесь, у одного дорожного мастера, — сказав Алексей. — Он очень славный человек, а ваши Бреготтц показались мне чересчур правоверными буржуа. Они могут поднять шум по поводу перехода границы, и тогда вас камрад Матраи, официально должны интернировать. Поэтому давайте сначала поговорим тут о делах.

Дорожный мастер принял нас очень любезно и уступил нам вторую комнату. Мы держались как усталые заблудившиеся туристы. Алексей больше молчал, и я несколько раз ловил на себе его испытующий взгляд. Зато Элла говорила без умолку; она болтала, как ребенок. После завтрака мы остались одни. Алексей попросил Эллу сесть (его обращение показалось мне официальным) и повернулся ко мне.

— Каковы ваши планы?

Я смутился. Мои планы? Да ведь я уже претворил их в жизнь, я дезертировал. Вместо меня ответила Элла. Она рассказала все, что я пережил, и как пришел к решению порвать с армией.

— Тибор может стать настоящим борцом, Алексей, и вашим товарищем, — сказала она в конце.

Алексей спокойно и, мне казалось, вяло выслушал горячую речь Эллы, потом, обратившись ко мне, начал задавать вопросы. Его вопросы были последовательны и обдуманны; правда, некоторые из них порой казались мне не относящимися к делу, но я охотно отвечал на них.

Каково снабжение армии? Настроение солдат, офицеров? Что говорят пленные итальянцы? Так же ли сплоченно воюют венгерцы, как и раньше, и какова причина этого?

Я не успевал ответить на один вопрос, как рождался следующий, и чем больше я на них отвечал, тем яснее становилась мне связь между ними.

— Нервы солдат натянуты до предела, да, до предела.

Вдруг Алексей схватил меня за руку и с каким-то особым трепетом спросил:

— Как вы думаете, долго еще продлится война?

— Если это будет зависеть от штабов и министров, то до последнего патрона, до последнего инвалида, — ответил я с горечью.

— С вас, значит, довольно?

— Я не хочу больше видеть солдат. Я устал, я совершенно ограблен духовно — и отрицаю, и ненавижу войну, — взволнованно сказал я.

При последних моих словах Алексей вдруг оживился.