Леонид Хомутов - Штурманы

Раскаленный шквал со свистом и воем обрушивается на него. Крутит, переворачивает через голову. Стропы выскальзывают из рук. Купол прыгает куда-то вбок. Острая боль обжигает ладони. Земля, небо, ноги, парашюты — все сливается в крутящийся шар. Мягкий толчок возвращает к действительности. Владимир маятником раскачивается на парашюте. Неподалеку медузами, словно по волнам, плывут, колеблясь, купола с обрубленными свисающими щупальцами-стропами…

Внезапно наступившая тишина, едва нарушаемая далеким рокотом моторов, оглушает не меньше, чем только пронесшийся ураган. От пережитого страха и физического перенапряжения дрожь колотит тело. Стучат зубы, трясутся руки. Время остановилось. А может, это кошмар — все, что с ним происходит! Сколько раз бывало так в детстве во сне. Владимир щипнул себя за щеку…

Над головой все так же раскачивается купол… Почему-то две стропы пятнистые?.. Все те же «мессершмитты» на горизонте. Уже разворачиваются. Все так же далека и недосягаема земля, к которой он стремится всем своим существом… Друзья погибли. Теперь очередь за ним… Он переживет их всего на какие-то секунды. Не охота, конечно, умирать. Маму жаль… А ведь обещал Гитлера в мешке привезти. Да и за отца не отомстил, как следует!..

Истребители разошлись. Один набирал высоту, другой мчался назад. Все!.. Нет, не все! Бороться, так до конца!

Владимир схватился за стропы и попытался их потянуть. Невыносимая боль, словно ударом тока, отбросила руки. Ладони разорваны до костей. Куски живого мяса висят лохмотьями. Кровь хлещет, стекает по запястьям к локтям.

Истребитель растет, увеличивается, а сил гасить купол — нет. Неужели конец?! Нет! Не убьешь меня, гад!.. Лучше сам, чем ты! Пистолет же есть у меня!..

Он вытащил его из кобуры, приставил дуло к виску. Сталь спускового крючка холодила палец. Еще мгновенье — и прекратятся все муки. Но тут Владимира охватила злость, что фашист еще надругается над его трупом. Ну, погоди же, гад! Вначале я тебя попугаю и уж потом, когда обрежешь, когда буду падать, застрелюсь…

Он сунул пистолет в карман. А если раскачиваться как можно сильней! Самолет может проскочить и не задеть строп? Владимир воспрянул духом и, забыв про боль в руках, начал тянуть изо всех сил стропы.

Истребитель близко, блестит на солнце остекление кабины. Владимир выхватил пистолет и, выкинув руку, начал стрелять. «Мессер» заполнил собой все пространство. Вот-вот врежется. Нос точно направлен на него. «Зарубит винтом!..» Владимир в последний раз рванул стропу и резко откинулся телом в сторону. (А на самом деле всего лишь наклонил голову). Рев, темень, жуть! Он невольно закрыл глаза, втянул голову в плечи. С воем, рассекая воздух, самолет пронесся над головой. Удушливый вихрь водоворотом подхватил парашютиста, завертел, как щепку. «Сейчас буду падать! Где пистолет?..» Шли секунды, но падения не ощущалось. Только усилившееся размашистое качание, как на допинге. Взглянул вверх: купол по-прежнему над ним. «Мессер» промахнулся!.. Не помня что, Владимир закричал. Правда, три стропы перерезаны, но это не страшно. Жив! Жив! Земля-то близко! Всего каких-то 200—300 метров. Вряд ли «мессер» успеет еще раз зайти…

Вновь донесшийся приближающийся гул заставил повернуться.

Второй «мессер», круто планируя, стрелой несся к нему…

Владимир оцепенел. Тело обмякло. Силы оставили его.

— Сволочи! Гады! Мучители!.. Стреляйте! Стреляйте лучше!..

«Стреляйте!.. А где же мой пистолет?..» От нервного напряжения он забыл о нем и не чувствовал тяжести, хотя пистолет был в руке. До истребителя было еще далеко, но Владимир яростно давил на спусковой крючок, с каждым выстрелом приговаривая:

— На! На! Получай! Получай, фашистская мразь!

Расстреляв патроны, он сильно размахнулся и кинул пистолет в сторону разраставшегося истребителя. И тут его охватило удивительное спокойствие.

Снова сводящий с ума оглушительный рев, темень, жуть!..

Толчок!

Владимир куда-то провалился, словно в пропасть. Звенящая тишина.

Открыв глаза, содрогнулся. Купола не было!.. Вытянутая тряпка вместо него на конце уцелевшей стропы! «Прощайте!..»

Он не помнил, сколько летел до земли. Удар! Всплеск!.. Что-то жидкое и холодное хлестнуло в лицо, мягко и пружиняще обволокло тело. Сомкнулось над головой…

Открыл глаза… Зеленая масса кругом. Блестящие пузыри поднимаются вверх… «Что же это такое?.. Упал в озеро?.. Снесло ветром за время спуска».

Вынырнув, огляделся, освободился от подвесной и поплыл к берегу. Донесшийся издали рокот напомнил о схватке. Отыскал на горизонте удалявшуюся точку, поднял руку, погрозил кулаком. Выплевывая изо рта воду, тонким срывающимся голосом закричал:

— Фашист! Еще встретимся!..

Задание было необычным: отыскать и осветить Степной — стратегически важный железнодорожный узел. Свыше недели наша авиация непрерывно бомбила его, но каждый раз по-настоящему разбомбить не могла. А через узел день и ночь шли эшелоны на фронт…

Перед вылетом на стоянке у самолета экипаж осветителя напутствовал сам командир полка.

— От вас зависит весь успех операции, — негромким баском говорил полковник, вглядываясь в каждого члена экипажа. — Особенно от тебя, Володя. — Вадов коснулся рукой плеча Ушакова. — Возможно, наши соседи бомбили ложный узел, а настоящий, замаскированный стоит целехонек в стороне…

Взлетели, когда солнце скрылось за горизонтом. Почти до самой линии фронта набирали высоту. Расчет был прост: в целях безопасности перевалить линию фронта на максимальной высоте. Затем, убрав газ, приглушив моторы, почти планируя, неслышно выйти на Степной. Отыскать его и развесить «люстры»…

До цели оставалось минут двадцать лету, когда Владимир увидел слева берег Азовского моря. Ночь хотя и безлунная, но море резко отличалось от суши. Безбрежная серо-стальная гладь уходила вдаль, в темноту… Сориентировавшись и уточнив курс, Владимир дал его пилотам. Через 15 минут — цель. Главное, вовремя заметить длинный языкообразный залив, врезающийся в сушу Крымского полуострова. В семи километрах от залива — узел…

Внизу тихо. В самолете еще тише, хотя монотонно урчат моторы. Все молчат, охваченные нервным напряжением, которое испытывает каждый в ожидании боя. Чем ближе схватка, тем сильнее оно, а наивысшая точка всегда совпадает с последней минутой перед боем.

Упершись руками в остекление кабины, Владимир неотрывно наблюдал за черневшей сушей и матово отливающей водной поверхностью. Изредка он подносил к глазам карту. На этом, самом ответственном участке маршрута, он вел самолет визуально по земным ориентирам. Они, к счастью, просматривались сносно — внизу не было ни облачности, ни тумана, ни дымки.