Валерий Жмак - Летчик Девятаев. Из фашистского ада – в небо!

Запись этого уверенного, сильного и приятного мужского голоса крутили до двадцати раз в сутки. Правда, вещал этот голос вещи совсем неприятные, поэтому большинство советских заключенных старалось его не слушать. Морщились, отворачивались, занимались своими делами, переговаривались между собой…

Сотрудники лагеря не обращали на это внимания и все равно старались завербовать пленных бойцов. Их регулярно вызывали по одному на допросы, где в течение часа или двух настойчиво убеждали порвать с Советской Родиной.

– Зачем вы упираетесь, Михаил Петрович? – наигранно удивлялся немецкий офицер, хорошо знавший русский язык и обходившийся на допросах без переводчика. – Мы же все равно победим! Неужели вы сомневаетесь?..

Заключенные знали: этот офицер служит в абвере и вербует советских граждан для дальнейшего обучения в разведшколе. Если с вербовкой не ладилось, то он пытался выведать сведения о новой советской боевой технике.

– Думаете, кто-нибудь верит в этот бред? – с улыбкой кивнул Девятаев на улицу, где репродукторы продолжали вещать голосом немецкой пропаганды. – Ваши войска терпят поражение за поражением и отступают на всех фронтах. Как же вы рассчитываете победить?

– Откуда вы знаете о нашем отступлении?

– Все говорят, – неопределенно пожал плечами советский летчик. – Разве такое скроешь?

– Верно, не скроешь. Но отступление отступлению – рознь. Мы не просто отступаем, мы выравниваем линию фронта. И скоро – после переформирования соединений – начнем масштабное наступление. Не боитесь в будущем пожалеть?

– О том, что не предал Родину? Нет, об этом я точно жалеть не буду.

– Между прочим, у нас уже имеется новейшее оружие, под ударами которого не устоит ни одна армия мира.

– Никакое оружие вам уже не поможет…

Разуверившись в попытках завербовать советских летчиков, сотрудники абвера отправили их в лодзинский лагерь, где в основном содержался пленный летный состав. С первой же минуты пребывания в польских застенках Девятаев, Вандышев и Кравцов поняли, чего стоит гитлеровская «гуманность».

Привезли их после полудня, в обеденное время. Пыхтя паром, паровоз проволок состав из специальных вагонов прямиком на территорию лагеря. Приникнув к маленьким вагонным оконцам, вновь прибывшие заключенные увидели бесконечную очередь из истощенных людей в оборванной одежде.

– Неужто это наши летчики? – удивленно воскликнул кто-то.

Дверь с грохотом отъехала в сторону, запустив внутрь вагона дневной свет и едкий запах дыма.

– Были летчиками, а теперь отлетались! – злобно прикрикнул стоявший подле вагона переводчик с погонами фельдфебеля. – Скоро и вы такими же станете! Выходи по одному!..

Покинув вагон, заключенные построились в одну шеренгу для проверки и с ужасом разглядывали вереницу скелетов, закутанных в грязные лохмотья. Все они держали в руках алюминиевые миски и по очереди подходили к стоявшей посреди двора бочке. Кто-то из младших чинов охраны черпал из бочки непонятную жижу и разливал ее по мискам. Как выяснилось позже, жижа состояла только из воды и брюквы.

Поселили новую партию военнопленных в один из многочисленных бараков. По периметру лагеря в два ряда стояли столбы с натянутой колючей проволокой, по которой был пропущен электрический ток. Через каждую сотню метров над «колючкой» возвышалась вышка с часовыми и пулеметом. Окна и двери бараков на ночь наглухо закрывались.

– Жаль, не удалось сбежать из первого лагеря, – оглядев новое пристанище, заключил Вандышев.

– Да, отсюда уйти, пожалуй, не выйдет, – поддержал его Кравцов.

И только Девятаев не терял надежды.

– А я все равно попытаю счастья! – упрямо сказал он. – Вот оклемаюсь после ранения и попытаю!..

В первый же день у всех прибывших летчиков отобрали ордена, а взамен выдали бирки с номерками. Отныне каждый обязан был забыть свою фамилию, имя, отчество и запомнить только свой номер.

По совету одного из старожилов, Девятаев с Кравцовым не стали сдавать награды, а припрятали их. Рука Михаила все еще была забинтована, и два своих ордена он скрыл под повязкой.

– Знаешь, Миша, это небезопасно, – сказал как-то Кравцов. – Если дознаются – забьют до смерти.

– И что ты предлагаешь?

– Давай спрячем награды подальше.

– Согласен. Надо подумать и найти подходящее место…

Свои награды они закопали под каменной стеной, отсчитав четыре шага от двери хозяйственного помещения.

Через несколько дней Девятаев повстречал в лагере товарища – летчика-штурмовика Ивана Пацулу, с которым до этого несколько раз встречался на фронте. Оба очень обрадовались встрече.

Узнав, что Михаил готовится по выздоровлении бежать из лагеря, Иван отвел его в сторонку и сказал:

– Побег отсюда невозможен. Даже не пытайся. Я попробовал, меня через час поймали и вернули обратно. После чудом в живых остался.

– Да ну?! Расскажи-ка подробнее, Ваня! Твой опыт мне может пригодиться!..

Приобняв товарища, Пацула рассказал, как его допрашивали с пристрастием, как двое суток после побега пытали и не давали спать. Как затем бросили в карцер и десять дней морили голодом.

– Вот полюбуйся. – Он оттянул ворот полосатой куртки.

Грудь, шея и плечо были покрыты следами подживающих гематом и ссадин.

– Это еще ерунда, – вздохнул Иван. – На спине и на ногах вообще живого места не осталось. До сих пор все фиолетовое…

Голод, пытки, постоянные проверки, невыносимо тяжелая работа – всем этим враг старался сломить дух советских бойцов. Единственный кусочек хлебного суррогата, состоявший наполовину из мелких древесных опилок, выдавался на целый день. При этом эсэсовцы и капо цинично заявляли, что русские просто неправильно едят хлеб. Дескать, его нужно есть не сразу, а постепенно, медленно. Только тогда голод будет полностью утолен.

Особенно изощрялся в издевательствах и пытках начальник лагеря – пожилой лысеющий лагерфюрер, носивший черный эсэсовский мундир и никогда не снимавший кожаных перчаток. Трудно было угадать, что на этот раз явит миру его садистская фантазия. Случалось, он заставлял заключенных часами стоять во дворе на лютом морозе; сам же, одевшись в меховую жилетку, расхаживал между шеренгами, выбирал жертв и бил их кулаком по лицу. Или же заставлял изможденных людей после обеда бегать вокруг колодца.

– Эта полезная для вас, скотов, зарядка, – приговаривал он, охаживая отставших стеком. – Она необходима для лучшего усвоения здоровой пищи!..

Время от времени он устраивал так называемую «карусель». Из шеренги выбегал очередной заключенный и, встав перед капо, выкрикивал по-немецки свой номер. Если выкрикивал правильно, капо позволял ему занять место в шеренге напротив. Если ошибался – получал несколько ударов палкой. Из-за незнания немецкого языка, а также из-за волнения и страха многие ошибались и, избитые, возвращались в строй. И так продолжалось до позднего вечера. Кто-то не выдерживал подобных «развлечений» и умирал от побоев…