Виктор Литовкин - Удержать высоту

— Пятому… Правее 0-01… Один снаряд зарядить!

К снарядному ящику бросился командир шестого орудия. Помочь ему было некому. Вдруг из темноты возникла коренастая фигура командира отделения саперов сержанта Добрыдень с несколькими своими подчиненными. Шутов даже не успел удивиться этому.

— Двое на подноску снарядов… А ты, тезка, к кокору… — прохрипел он, словно с Петром Добрыдень все было обусловлено заранее.

— Есть, — весело, как показалось лейтенанту, ответил ему сержант и встал у балки крана.

Тяжелый снаряд закачался на тросах и медленно поплыл к казеннику.

А на огневых заплясали разрывы мин. Финны начали методичный обстрел со всех точек узла сопротивления. Рваные ошметки стали засвистели в воздухе, зазвенели, забарабанили по ящикам со снарядами. В их несмолкаемую какофонию вплелась гулкая дробь пулеметных очередей.

«Не медли, Николаев, не медли», — пронеслось в голове у Петра, словно командир взвода разведки мог сразу управлять огнем и орудий, освещающих им доты, и батарей, что отводились на подавление плановых целей врага, который открыл огонь по их гаубицам. Но главным для них сейчас было — свет над 006 и 0011. Только там. О защите позаботятся другие.

Шутов подбежал к радиотелефонисту:

— Передайте на НП: осветительные каждые 15 секунд. Высота разрыва — триста метров. Беглым!

И опять поднес к глазам бинокль.

— Пятое, — крикнул он. — Доложить установки!

От пятого не ответили. Его наводчик лежал, распластавшись на гусеницах, свесив к земле почерневшие безжизненные руки. К панораме бросился командир орудия.

Петр поднял к глазам бинокль. Для него перестало существовать все: грохот разрывов на огневой, свист пуль и выматывающий душу вой осколков, каждый из которых мог попасть в него, и выстуживающий горло мороз. Исчезло время. Еще мгновение назад оно колючими пульсирующими толчками стучало в висках, гнало кровь, рвало из груди сердца, торопило его: скорее, еще скорее. А сейчас оно пропало. Будто остановилось.

Казалось, он ничего сейчас не видит и не слышит. Только орудия, которые горячей, распаренной грудью, раскаленной выстрелами, тяжело дышали рядом с его наблюдательным пунктом. Каждой клеточкой своего тела, каждым нервом он ощущал их, слился с ними. Они стали продолжением его мыслей, глаз, рук.

Вспыхнула, повисла над дотом сияющая лампочка осветительного парашюта, и, пока не ослаб ее накал, Петр затаил дыхание, прижал к глазам бинокль, словно он сейчас сам встал у панорамы, мягко повел ее перекрестье на деление вверх, выгнал на середину уровень.

— Огонь, — глухо скомандовал Петр.

Его словно подбросило на бруствере НП, Шутов упал на мерзлую землю, со всей силы ударился лицом о бинокль. Закрутились перед глазами черные круги. Но даже через этот полумрак лейтенант увидел, как выпущенный гаубицей снаряд с грохотом влетел в темное нутро дота № 006 и разорвался там, сорвав с бетонного основания, как шляпку с гриба, тяжелую гранитную крышу. Поднял ее на несколько метров в воздух и, протащив в клубящем облаке взрыва, несколько раз перевернул, швырнул со скрежетом в сторону, опустив многотонную громадину на бронированный козырек пулеметного гнезда.

Прямо туда же, в распахнутые стены монолитного «миллионника», ломая двухметровый бетон, выворачивая с корнем его арматуру, круша броню орудий, плюхнулся полуторацентнеровый снаряд еще одной гаубицы. Дот № 006, надежда и опора центрального участка «неприступной» линии Маннергейма, перестал существовать.

Лейтенант Шутов приказал повернуть стволы ору-дни в сторону 0011-го. Но помощь его уже не понадобилась. Артиллеристы 7-й батареи добивали «ядовитую черепаху».

…В прорыв, сбросив с себя еловые шубы маскировок, ринулись краснозвездные танки. Они мчались по снежной равнине легко и красиво, подпрыгивая на небольших валунах, отбрасывая далеко в сторону с гусениц и катков белые буруны разметенных сугробов, словно стремительные катера летели по бурному морю наперекор бурлящей пеной упрямой волне. За ними с ликующим «ура!» с винтовками и пулеметами в руках, забросив за спину палки и вещмешки, спешили лыжники в белых маскхалатах, прихваченных у пояса ремнями с подсумками гранат и патронов…

От бывшей линии Маннергейма не раздавалось ни одного выстрела.

Лейтенант Петр Шутов сидел на разбитом снарядом ящике, привалившись спиной к гусеницам остывающей гаубицы. Рядом с ним опустился на снег сержант Добрыдень.

К ним подошел Музыкин, протянул Шутову пачку «пушек», предложил:

— Закуривайте, Петр Васильевич.

— Не курю.

— Я теперь тоже, — вздохнул Василий, и зубы его озорно блеснули на закопченном, потемневшем от гари и пота лице. — Командир полка запретил. Но сегодня, я думаю, можно по одной. Заслужили…

Петр протянул руку к пачке. Но никак не мог вытянуть папиросу. Пальцы дрожали, не слушались его. Он отвел ладонь.

— Не буду. Зачем изменять привычке?

Музыкин покрутил пачку в руках, потом размахнулся и швырнул ее под можжевеловый куст.

— Действительно, не будем изменять себе. Дал слово Ниловскому, что не буду курить, и не буду. Так, Петр Васильевич?

— Так, дорогой товарищ Вася, — улыбнулся Шутов.

…Они еще не знали, что буквально через неделю на стол командующего 7-й отдельной армией Северо-Западного фронта командарма 2-го ранга К. А. Мерецкова лягут документы на присвоение звания Героя Советского Союза. Кирилл Афанасьевич возьмет первую бумагу и прочтет:

«Наградной лист на начальника штаба 3-го артиллерийского дивизиона 402-го отдельного тяжелого гаубичного полка Московской Пролетарской стрелковой дивизии лейтенанта Шутова Петра Васильевича».

— Шутов, Шутов… — начнет перебирать в памяти командарм. — Где я уже слышал эту фамилию?

Перед его глазами всплывет полутемный бревенчатый дом на окраине села Сипрола, штаб артиллерийского полка, совещание офицеров дивизии перед прорывом линии Маннергейма, схема узла сопротивления на его центральном участке. Вспомнит он и вопрос, который задал стоящему у стены молодому лейтенанту: «Как будешь бить доты, артиллерист?» — И офицер, глядя ему прямо в глаза, упрямо ответит: «Прямой наводкой, товарищ командующий!»

— Так вот кто ты, лейтенант Шутов! — мягко улыбнулся Мерецков и размашисто написал на листе представления: «Лейтенанта Шутова знаю лично. Один из самых храбрых командиров. Достоин присвоения звания Героя Советского Союза…»

В эти минуты он, конечно, не мог предположить, что еще не раз встретится с этим отважным артиллеристом — Петром Васильевичем Шутовым. Но уже на другой войне. Самой тяжелой в истории нашего отечества и самой героической. На Великой Отечественной.