Виктор Литовкин - Удержать высоту

Все смешалось на поле боя. Бегущие врассыпную, ошалевшие от ужаса и паники гитлеровцы, встающие на дыбы лязгающие, пытающиеся вырваться из огненного кольца машины, полыхающий костер пожара, языки пламени на черных стволах деревьев, на зелено-серых мундирах трупов, покосившиеся кресты могил. Петр не мог понять, что случилось, откуда взялась эта свистопляска сверкающих молний? У их гаубиц не было таких снарядов, да и непохожи они на гаубичные. Как и ни на что другое, что он знал до сих пор. Кто придумал и послал на фашистов такую кару? Не господь же бог?

Единственное, о чем он догадался, в чем был непоколебимо уверен, — что прилетели они из-за Славитина, с нашей территории, а значит, были родными, советскими. А это уже что-то. И пока он жив, пока дышит, пока бьется в груди сердце, нужно сражаться, пробиваться к своим, навстречу этим загадочным стрелам.

Он подхватил брошенный у его ног фашистский автомат, еще мгновение назад нацеленный ему в грудь, резанул очередью по разбегающимся, пропадающим в сумерках, в дыму и пламени мышиным фигурам гитлеровцев и, стараясь перекричать грохот боя, скомандовал тем, кто еще был жив, кто мог слышать и понимать его:

— Ко мне!

Командир 773-го артиллерийского полка 245-й стрелковой дивизии говорил кратко. Ровным, спокойным голосом:

— Всех оставшихся от полка людей доставите в Подмосковье, на станцию Алабино. Доложите о своем прибытии представителю Главного артиллерийского управления. Орудия останутся здесь, снарядов для них все равно нет.

— Как же так? — поразился Петр. — Фашистские танки прут, как оголтелые, а мы вместо того, чтобы раздобыть снаряды и сражаться, опытных, побывавших в боях специалистов отправляем в тыл. Кто же будет останавливать врага?!

Голос майора не изменился. Разве что стал чуточку резче, суровее. Непреклоннее.

— Приказы, товарищ старший лейтенант, не обсуждают, их выполняют. Будете в ГАУ, там и зададите свой вопрос. А сейчас: кру-у-гом! Формируйте команду…

Шутов вспомнил этот разговор, поднимаясь по крутой лестнице бывших торговых рядов, выходящих стенами на Красную площадь к Покровскому собору. В здании бывших торговых рядов располагалось Главное артиллерийское управление. А два часа назад в Алабине он представился офицеру ГАУ, знакомому еще по довоенной Коломне, полковнику Толмачеву.

— Рад тебя видеть, Петро, здоровым и невредимым, — приветливо обнял его полковник. — Много привез с собой людей?

— Шестьдесят человек. Самых нужных сегодня под Старой Руссой.

Улыбка исчезла с лица офицера.

— Понимаю. Но таково распоряжение Генерального штаба, подписанное самим Верховным. Они, наверное, лучше нас с тобой знают, кто где нужнее. А потом…

Полковник многозначительно поднял палец вверх:

— Оттуда, думаю, видно не только Старую Руссу, как тебе, но и Ленинград, Москву, Киев, Харьков… Там кумекают не об одном сегодняшнем дне. Война, по всему чувствуется, затянется не на год и не на два. Так что, не обессудь, что вырвали тебя из боя. Без дела не останешься.

Он опять приветливо улыбнулся:

— Впрочем, говорить об этом пока рано. Лучше, Петро, расскажи, как воевал? Как настроение людей? Что из себя представляют твои бойцы? В каких переделках им выпало побывать?

В комнату вошел полковой комиссар Губарь, тоже знакомый Шутову по Коломне. Пожал руку. Стал внимательно слушать. И Петр, не скрывая ничего, рассказал о том, какие трудности выпали на их долю, о нехватке снарядов и мужестве артиллеристов, их готовности сражаться до конца — умереть, но не пропустить врага. Не умолчал и о залпах так поразившего их неизвестного оружия, которое солдаты тут же окрестили «адской машиной».

Комиссар переглянулся с полковником.

— А вы хотели бы командовать такой «адской машиной?»

Шутов не успел ответить.

— Сегодня с тобой будет беседовать в ГАУ военинженер 1-го ранга Аборенков, — добавил полковник. — Наверное, предложит новую должность. Какую, сказать не имею права, но советую не отказываться…

Петр постучал в затянутую черным дерматином дверь кабинета, обозначенного на его пропуске, и, распахнув ее, печатая шаг, подошел к широкому столу, за которым сидел немолодой военный инженер с бритой круглой головой. За сводчатым, убранным в тяжелую раму окном темнели красные стены Кремля.

— Хотим назначить вас командиром дивизиона гвардейских минометов, — без предисловия заявил Шутову хозяин кабинета. — Слышали о таком оружии?

— Нет.

— Ничего удивительного. Оно секретное. Есть не на всех фронтах, но силу его и мощь враг уже испытал на себе не раз.

Шутову вспомнился бой под Славитином, брызжущие огнем алые молнии, вонзающиеся в ряды наступавших гитлеровцев, панический ужас мечущихся по лугу, обезумевших фашистов. Но ничего не сказал. Не был уверен, о том ли оружии идет речь, а спросить не решился.

— Как думаете, справитесь? — спросил его военинженер.

— Постараюсь.

— Вот и отлично, — поднялся из-за стола Аборенков, дав понять, что беседа окончена. — Завтра в 6.00 прибыть за назначением. А пока — свободны.

Старший лейтенант сдал пропуск часовому, вышел из старинных ворот на улицу Разина.

Сентябрьская Москва была прекрасной, как всегда в эту пору. В переулках, двориках Китай-города, за решетчатой оградой Академии Дзержинского пламенели рыжими подпалинами первого осеннего золота клены и вязы. Плавно несла свои воды река, отражая в темном зеркале гранит набережной, ажурные фермы мостов. Улицы, проулки, по которым лежал его путь, сверкали чистотой. Хотя тех, кто убирал их, подметал, приводил в порядок, собирая листья, не видно. Конец дня — обычно в городе часы пик, а прохожих нет. Даже на таком вечно шумящем, кипящем людским водоворотом торговом пятачке, как Зарядье.

Только вооруженные патрули прошагают вдоль набережной да промчит полуторка с сумрачными солдатами или затянутыми брезентом ящиками.

На перекрестках то тут, то там — баррикады из мешков с песком и стальных ежей. Кремлевские башни затянуты масксетями. Над рекой перекинуты фанерные макеты мостов. Многие здания, в том числе и электростанции МОГЭС, тоже неузнаваемо изуродованы маскировкой. Да, война, близость фронта не красили город.

Но все равно. И такая, пустынная, тревожная, готовая к бою Москва была близка и любима ему, старшему лейтенанту Шутову. Дорога его сердцу, как и сердцам незнакомых с ней сотен тысяч солдат, что встали грудью сейчас на ее подступах, на недалеких рубежах обороны столицы.

Петр торопливо шагал по набережной. Миновал устье Яузы, поднялся на Швивую горку, к Таганке, Гончарному переулку. А вот и его дом с цифрой «7» под разбитой лампочкой. Видно, какой-то шалун угодил из рогатки, а может, специально ударили палкой для светомаскировки. Соблюдают ее в городе неукоснительно. В окнах, несмотря на сгущающиеся сумерки, не светилось ни одной лампочки.