Василий Добрынин - Последняя мировая... Книга 1

— Уже не хотите?

— Нет. Я бы пошел, но войны уже нет, а до следующей не доживу.

Утром, как и вчера, старшина встречал первым. Как и в Освенциме, не забывал и старался подкармливать Мирку. «Еда — это главное в жизни?» — хотел спросить Мирка, но старшина бы не понял обиды…

Но Викент, как вчера, дескать «Не подавись!», — не шутил. Его не было.

— Не будет сегодня. Разве что к вечеру, — покачал головой старшина. — Шишка большая к нам из Москвы прилетает, готовимся. Так что поешь, да назад, отдыхай. Тебе силы нужны.

«Ну, если девка обещана!», — про себя улыбнулся Мирка и поблагодарил старшину.

— Без новостей, — вернувшись, сказал он Пояркову. Не хотел вопросов.

— Близким дай знать.

— Дам! — с легкой душой согласился Мирка, и отвернулся на нарах.

Пояркова долго не вызывали. И почему-то казалось: чувствует он, догадывается, как волнуется Мирка? «Может, сказать: из Москвы прилетела шишка, и Викенту, поэтому, не до тебя? — позлорадствовал мысленно Мирка, — Удивишься: ах, Мирка, так ты сексот?!». И все, разговорам конец…

— А ты понимаешь, — спросил Поярков, — что статус военнопленного, не равен автоматически, статусу преступника?

— Мне ли судить об этом! — перебил его Мирка. Поярков думал о нем.

— Заблуждение!

— Мое? Или всей страны?

— И то, и другое. На пленных обида в стране, чуть ли не всенародная: эти гибли в боях, и в тылу, и победили, а те — в плену отсиделись. Это придется еще пережить. Что делать, были такие: винтовку на землю, а руки в небо. Всех за это судить нельзя. Но это понять еще надо. И поймет и простит народ наш, но, жаль, не завтра.

— Я руки в небо не драл, и не бросал винтовки.

— Не сомневаюсь, Мирка. Стрелял?

— Пять раз.

— И маленький вклад не бывает напрасным!

— Я попал! Наповал, все пять выстрелов.

— Тем более! — он говорил, как прощаясь с Миркой, — Теперь свою жизнь постарайся не сделать напрасной.

Распахнулась дверь, и оттуда назвали фамилию Мирки. Уходя, он услышал, уже на выходе, перед тем, как захлопнулась дверь:

— Постарайся, Мирка…

Мирка, полный решимости, шел к Викенту. Поярков себе подписал убедительный приговор.

— Ну! — бодро встретил Викент, — Как у тебя, герой? Нормально? Москва нашей птицей заинтересована, Мирка! Мы сами его раскопали. Можно сказать, я лично! Гнида! Такой хуже немца. Войной, представляешь, хотел прикрыться?!

— Войной разве можно прикрыться? — тихо, но все-таки усомнился Мирка, не промолчал.

— Ты что? — удивился Викент, — Ох, серьезно устал ты Мирка, да-а… Так вот он — прикрылся! Штабс-капитан, из-под флага царя Николашки, отвоевался, и тихенькой сапой сидит себе в кадровой армии. Авось, — думал, — и пронесет, под шумок, да неразбериху. А по «пять-восемь», стервец, не отбыл! «Неотбывший» преступник, — чтоб знал, — и есть для нас главный враг! Это ты знаешь?

— Да. Это я понял.

— Ну, вот! Ну и ладно, друг мой любезный, будь весел! Все будет! — вогнал он ладонь в ладонь, я потряс ими. — Все — я обещал! Я ценю усталость: твою благородную, личную! Вот только дело закончим…

«Мне девки не надо, Викентий Стасович, — подбирал интонацию Мирка, подыскивал доводы повесомее, — девки, и вообще всего, не надо! Но если всего заслужил — дайте съездить домой. Эту малость, в обмен на все — и больше мне, ничего в этой жизни не надо! Это мне дайте, Викентий Стасович!». Он уже пересохшие губы разлепливал, но Викент протянул лист бумаги и карандаш.

«Поярков, — сосредоточился Мирка, — Иван Романович: антигосударственная, антисоветская пропаганда и агитация. Организация заговора, с целью устранения системы — то есть, Советской власти. Клевета на высшие органы власти и против судебной системы…». Он помнил все, что сказал Поярков. Слова его запоминались. И чем больше он о них думал, тем более ощущал, что они убеждали, даже если этого не хотеть…

— Викентий Стасович, — спросил Мирка, — а дома я числюсь пропавшим без вести?

— -Ну-у?... — удивился Викент, — И кто тебе так сказал?

— Сам догадался. Больше полгода, — надо же как-то меня скрывать? Сам сообщить не имею права…

— Что ж, — запалил Викент «Беломорину», — Верно ты понял. Но так сумей же понять и то, что так — лучше всего. А что, маме сказать, чем ты занимаешься? — посмотрел Викент с нехорошим прищуром.

— Маме сказать… — задумался Мирка, и онемел: что сказать?...

— Ты заснул? Пиши!

Мирка очнулся, и напряженно, как перед боем, склонился над чистым листом. «Как хорошо! — думал он, напряженно сжимая губы, — Что не сказал я ему про Ваню, про НКВДиста. О последнем особенно — Викенту подобные, память о настоящем герое лишь осквернить способны». Сам не зная зачем, — промолчал. И о ночных побегах — тоже… И о том, убитом банкой мясных консервов…

«Агент «Зебра», — вывел он твердой рукой, — сообщает»…

Расписался, и медленно, в клочья, порвал бумагу. Поднял взгляд и неподвижно навел его в точку перед собой.

— Что это? — беря себя в руки, спросил Викент.

— Все! — сказал Мирка.

Викент прорычал едва слышно, сквозь зубы.

— Что значит все?

Мирка молчал.

— Ах! Механизм испортился? Снова? Починим!

— Думаю, нет!

— Что значит, нет? — удивлялся Викент, — Ты не знаешь, как мы чинить умеем?

— Не испортился. Это конец системе!

— Думаешь, что говоришь?

— Теперь, точно, думаю, — Мирка глянул на тот край стола, где лежал пистолет, и отвернулся.

— Может, водки: давненько уже мы с тобой?... — миролюбиво спросил Викент, — И девки…

— Не нужно.

Шумно, но не в лицо, не в глаза Мирке, выгнал Викент из себя клуб дыма.

— Кто тебя из Освенцима вытянул? — глухо спросил он, — Кормил и поил с первых дней? Молоко давал? Ты же увидел, что с нами — надежнее всех? Что крыши и крыльев, надежнее, нет?! Ты же карьеру сделаешь, в партию вступишь — НКВД всесильно! Ты же видел — все блага у нас! Стоит терять это, Мирка?

Он долго курил, ожидая взвешенного ответа

— Молчишь? Смотри, расценю как согласие!

Мирка смотрел в ту же точку, мимо Викента.

— Ага, значит молчишь? А я ж говорил: мы чинить умеем! Мы из мертвых систему поднимем, и, будь уверен — заставим работать! Я милый друг, позабочусь об этом! Я тебе все предлагал, а ты выбрал свое! Видел, как ты в сторону пистолета косил. Все видел! Думаешь, что убью? Это слишком просто, мой друг! Нет, — покачал головой Викент, — для начала, — пойдешь во вслед. За теми! Но там тебя ждет не простая, — особая доля. Я тебя сдам! Тебя — твоим жертвам. Мы это умеем. Я обещал? И позабочусь. И не хотел бы, — но позабочусь. Веришь?

— Верю, — ответил Мирка.

— А представляешь, что тебя ждет? И преступление в отношении немцев-военнопленных, докажем! Ты все сознаешь?

— Все!

— Значит, все?...