Игорь Подбельцев - Июльский ад (сборник)

Как раз в этот момент командиров экипажей и механиков-водителей крикнули к комбату. Никаноров, сложив карту и сунув её в планшетку, привычно одёрнул комбинезон (комбат не любил неряшливых) и быстро пошёл к головному танку. Командир экипажа младший лейтенант Тришкин был уже там.

Комбат танкового подразделения майор Плетенюк, опершись о гусеницу грозной машины, задумчиво покусывал уже начинающую желтеть травинку и в этот миг, казалось, был очень и очень далёк от собирающихся подле танка его подчинённых, от предстоящего сражения и от всей войны вообще. Да это только казалось так: на самом деле командир' батальона в уме лихорадочно пытался охватить, хотя бы примерно, завтрашнее сражение, обдумать роль и действия в нём вверенного ему боевого подразделения.

Ещё пятого июля этого, 1943-го, года стало известно, что на Центральном и Воронежском фронтах завязались ожесточённые бои. В танковую армию прилетал командующий Степным фронтом генерал-полковник Конев. После этого по всем подразделениям 5-й гвардейской танковой армии пополз тревожный слушок: предстоит большое сражение — фашисты наносят на Курском направлении мощный удар. И наносят его из района Белгорода. Конев сообщил Ротмистрову, что в связи с создавшимся положением армия передаётся Воронежскому фронту, что все войска армии необходимо привести немедленно в полную боевую готовность и ждать распоряжений.

Как стало известно, через час после отлёта Ивана Степановича по связи ВЧ позвонил сам товарищ Сталин, поинтересовался планами передислокации войск, пожелал успеха.

Плетешок, выбросив изжёванную травинку, осмотрел собравшихся, ему подчинённых танкистов. Это он с ними седьмого июля, в половине второго утра, начинал форсирований марш, это он с ними глотал поднятую танками пыль, которая взмывала вверх таким толстым слоем, что через эту своеобразную завесу едва-едва просматривался багровый диск солнца, это он с ними задыхался от недостатка кислорода и мучился от жажды, то и дело отрывая от тела липучую от обильного пота гимнастёрку.

Майор вздохнул, потянувшись рукой к планшетке с картой. Подумал о том, что его гвардейцы надолго запомнят этот марш. И в особенности — механики-водители, положение которых всячески старались облегчить остальные члены экипажей. Он вспомнил, как утром 8 июля главные силы армии, а вместе с ними и его танковый батальон после напряжённого изнурительного марша вышли в район юго-западнее Старого Оскола. Это сколько же километров они отмахали за двое суток, а? Пожалуй, около 230–280 наберётся!.. А девятого июля, где-то в первом часу ночи, был получен приказ свыше — кровь из носу, но к исходу дня выйти в район населённого пункта Прхоровки и быть готовыми сразу же вступить в бой. И снова марш — стокилометровый. И, несмотря на усталость, соединения и части в установленный срок заняли район на рубеже посёлка Прохоровка и хутора Весёлый…

Майор Плетенюк вскинул руку с часами к глазам, негромко спросил:

— Ну что, все собрались?

— Так точно, товарищ майор! — козырнул его заместитель. — Все здесь…

— Добро! — поморщился Плетенюк; он почему-то недолюбливал своего зама за его щеголеватость, что ли, за педантичность.

— Добро! — повторил он. — Итак, как вы знаете, сегодня одиннадцатое июля 1943 года. Через сутки, а может быть, и через несколько часов нам предстоит участвовать в нелёгком сражении. Я не запугиваю вас, а всё говорю так, как оно есть…

Плетенюк поскрёб пятернёй щёку, согнав с неё настырного овода, продолжал:

— Вчера 5-я танковая гвардейская армия вошла, чтоб вы знали, в состав Воронежского фронта. Павла Алексеевича, я имею в виду Ротмистрова, вызвали в Обоянь, на КП командующего фронтом Ватутина. Там же был представитель Ставки Верховного Главнокомандования Василевский. Они нашему командующему всё, естественно, объяснили, ввели в курс дела. Ротмистров, в свою очередь, обо всём рассказал нам.

Майор на некоторое время замолк, рассеянно вертя в руках планшетку, затем обвёл усталым взором собравшихся:

— Итак, вот какую информацию довели до меня. Немцы перешли в атаку в шесть часов пятого июля из района севернее Белгорода. Главный удар на Обоянь и Курск наносит 4-я танковая армия генерал-полковника Гота, ему помогают дивизии группы армий «Юг», ими командует генерал-фельдмаршал Манштейн. Вы, наверное, слышали, что у этих генералов в подчинении лучшие танковые соединения — дивизии СС «Адольф Гитлер», «Райх», «Мёртвая голова»… Так вот, наступлению главной ударной группировки противника, как выяснилось, содействовала ударом в северо-восточном направлении, то есть на Корочу, оперативная группа «Кемпф». К сожалению, нашим пришлось тяжело и на Корочанском направлении они отступили от своих позиций на десять километров, на Обоянском — аж на тридцать пять. Но далее у фашистов всё застопорилось. И теперь они решили главный удар перенести несколько восточнее, вдоль железной дороги на Прохоровку. Сюда стаскиваются неимоверные силы противника… Короче, ребята, командование решило противопоставить эсэсовским танковым дивизионам нашу танковую гвардию.

Сержант Никаноров внимательно вслушивался в речь комбата и всё более и более изумлялся тому, как этот простой интеллигентного вида майор может так связно говорить и запоминать названия немецких дивизий, имена и фамилии немецких командиров. Да тут, прежде чем их выговорить, сам чёрт рога себе сломает!..

«Лобастый у нас майор, — сделал вывод сержант. — Путёвый мужик!..».

И снова начал вслушиваться в речь комбата, потому что она теперь касалась и его, механика-водителя. А Плетенюк говорил о том, что новые тяжёлые танки «тигр» и самоходные орудия «фердинанд» имеют сильную лобовую броню. Кроме брони, они имеют восьмидесятивосьмимиллиметровую пушку с большой дальностью прямого выстрела. И в этом их преимущество перед нашими танками, вооружёнными семидесятимиллиметровой пушкой.

«Да, — подумал Никаноров, — чтобы объегорить такого хищника, нужно идти только в ближний бой, да лучше маневрировать, да в борта «тиграм» снаряды засаживать…»

Мысли сержанта подтвердил своими словами Плетенюк, образно выразившись, что в предстоящем танковом сражении нужно идти в рукопашную схватку или, как выражаются моряки, взять противника на абордаж.

Комбат вскоре отпустил механиков-водителей, уже не приказав им на прощание, а попросив приложить все свои силы и умения в грядущем кровавом бою.

Младший лейтенант Тришкин кивнул Никанорову — иди, мол, к экипажу, я скоро буду, и сержант не спеша побрёл в сторону своего танка. Но вскоре остановился, увидев сквозь просвет лесополосы жёлтое море поспевающих хлебов.

Сержант Никаноров вошёл в жёлтую, по пояс вымахавшую пшеницу. Под лёгким дуновением ветерка она волновалась, и словно дрожь пробегала по ней. Совсем как у него, у сержанта, перед каждым боем. Но эта дрожь не была предвестником страха: просто перед надвигающимся сражением тело и дух готовились к предстоящему испытанию, сулившему неизвестность-то ли жизнь, то ли страшную рану, то ли мгновенную смерть.