Николай Асеев - Добровольцы

— А как назовешь-то? — спросила Настасья, приближаясь с малышом и рассматривая теленочка.

— Да не знаю! Машкой, что ли?

— Ну что! Можно и Машкой! — согласилась тетка. Мальчики взвизгнули от радости, захлопали в ладони и закричали:

— Машка! Машка! Машенька!

Они подошли ближе, наклонились и начали гладить телушку.

— Нельзя! Чай, она еще слабенькая! Напугаете! — уже совсем с видом хозяйки сказала Груня и увела ребят из сарая.

С тех пор девочка не переставала думать о своей телке. Чуть свет поднималась она теперь вместо Настасьи выгонять коров и каждое утро давала Машке из своих рук кусочек черного хлеба, который оставляла ей с ужина. Провожала свою любимицу до околицы, идя рядом с ней по затихшей деревенской улице и гладя шелковистую спинку. Солнце еще только искоса, золотым глазком освещало деревню, и девочку, и телку. Хорошо было идти босиком по мягкой бархатной пыли, щуриться от сна и разговаривать по старой бабушкиной привычке с Машкой.

— Тебя мне бабушка Татьяна подарила, — говорила девочка, похлопывая телку. — Эх, Машка, кабы бабушка была жива!

И все-то горести свои выкладывала она телушке: взгрустнется ли, тетка ли побранит, ребята ли доймут — все выложит девочка телушке. А Машка в ответ только тоненько мычит: «My…у…» Но девочка и этому была рада.

Телушка тоже привязалась к девочке: завидя ее, она как-то особенно оживлялась, начинала бегать в разные стороны, а раз, когда Груня пошла встречать ее в поле, Машка так обрадовалась, что побежала прямо на девочку, свалила на траву, а потом удивленно смотрела, что случилось с ее хозяйкой. Хорошо, что Груня не ушиблась!

С каждым днем росла и здоровела Машка. Через два месяца она была уже крупная, сильная, резвая, и все в деревне похваливали Грунину телушку.

Даже Николай как-то раз добродушно заметил:

— Это уж твое счастье! Добрая будет корова! Груня гордилась и еще больше любила Машку.

В середине лета тревожные слухи пошли по селу.

Частенько собирались мужики, читали газеты, что-то обсуждали и часто, часто слышала Груня: война!

В один жаркий июльский день все выяснилось: так вот, что такое война! Николая и многих других мужиков из деревни брали в солдаты и отправляли по железной дороге на границу, сражаться с немцами. Заголосили бабы, засуетились. Начали шить белье, мешки, обливать их слезами, причитать. И все это так быстро сделалось, что не успели опомниться, а мужики уж вернулись из города солдатами. Прошло еще несколько дней, и уехала Настя с Николаем в город провожать мужа. Груня осталась с ребятами. Теперь уж ни о чем, кроме войны, не говорили и большие, и малые. А ребятишки с утра до вечера играли в войну: оглашали визгом улицу и здорово тузили друг друга.

Скоро вернулась Настасья. Она еще поголосила дня два, а потом принялась за работу: целый день они с Груней были на ногах.

От Николая приходили письма. Он писал, что ждут боя, что, может случиться, немцы придут в их деревню, потому что она недалеко от границы, и наказывал Настасье поскорее уезжать.

Все заволновались. Богатые сразу стали собираться в путь, укладывали пожитки, заколачивали избы и спешили к ближней станции. Настасья ходила встревоженная, а Груня мало думала о войне: по-прежнему целые дни проходили в работе по дому, в уходе за скотиной, в разговорах с Машкой.

Однажды под утро странный грохот разбудил деревню: громовые частые удары, стрельба, какой-то дикий вой и свист подняли всех: и больших, и малых. Все в ужасе выскочили на улицу, потом бросились в избы, дрожа и теряя голову от страха: бабы выли, ребята плакали, визжала перепуганная скотина, и со всех сторон несся крик:

— Немцы! Немцы близко!

Настасья бегала растерянная по избе, накладывала в узел что попало, считала поминутно ревущих ребят и беспомощно причитала.

Улица гудела, как встревоженный муравейник. Почти у каждой избенки стояла телега; на ней среди узлов и хлама копошились ребятишки. Теперь уж никто не прятался, а все высыпали из изб и только ежеминутно крестились при стрельбе и грохоте орудий.

Настасьина повозка тоже стояла у избы. Поспешно вынесла она вещи, усадила ребят и, привязав сзади корову, уселась сама.

— Груня! Грунюшка! Да где же ты запропала! — испуганно спохватилась Настя. — Да где же ты?

Девочки не было видно. К околице тянулись телеги, деревня пустела на глазах.

— Да куда же она подевалась? Господи, помилуй! — озираясь по сторонам, шептала Настасья, и тут же за спиной услышала запыхавшийся, испуганный голос Груни.

— Машка пропала!

— До Машки ли? Брось ее! Садись скорее!

— Нет, нет! Машку не брошу. Поезжай! Я пешком нагоню, — быстро проговорила девочка и побежала от телеги.

— Свихнулась со страха! — вслух проговорила Настасья, качая головой. — Что же делать-то теперь? Как оставить ее?

Она растерянно оглянулась. Деревня опустела. Пыль столбом стояла у дороги, и одна за другой исчезали с глаз фигуры убегавших. Время от времени грохотали выстрелы. Настя взглянула на испуганные заплаканные личики ребят, еще раз оглянулась, высматривая Груню, и, сокрушенно покачав головой, тронула лошадь.

Выбежав за околицу в поле, Груня остановилась. Кругом все точно вымерло, и было непривычно видеть таким поле, на котором постоянно пестрели стада.

«Уж не убежала ли Машка в лесок?» — промелькнуло в голове девочки, когда взгляд ее остановился на небольшой рощице, которая была точно островок посредине поля. «Как же это я забыла? Ведь Машка постоянно забегает туда», — с досадой подумала Груня, летя на одних носках к знакомому месту.

Грохот орудий и пальба теперь уже совсем не смолкали. Девочка как будто даже привыкла к страшным звукам. Она вся была поглощена одной мыслью: поскорее найти Машку и бежать догонять тетку.

Груня вбежала в рощицу, забегала у кустов и стала звать: «Машка! Машка!» — и почти тотчас же услышала в ответ знакомое тонкое мычанье. Она с радостью рванулась к кустам, обняла за шею Машку и поцеловала в самую морду.

— Пойдем! Пойдем! — торопила она телку.

Накинув ей веревку, потянула за собой, поминутно оборачиваясь и ласково ободряя.

Выйдя вместе с телкой из леса, Груня увидела вдали темную ровную полосу, точно от поднявшейся с дороги пыли.

Девочка остановилась: «Что это такое?» И вдруг услышала странный равномерный звук: «Топ, топ, топ», от которого, казалось, дрожала земля.

«Солдаты!» — подумала Груня.

— Немцы! — прошептала она побелевшими губами. Девочка остановилась, а черная полоса неумолимо надвигалась, казалось, шла на нее, хотела смести.

От страха и волнения ноги у нее отказывались идти. Голоса стали яснее. Теперь уж можно было различить фигуры солдат. Около самой деревни прямые линии их разломались; они точно рассыпались в разные стороны.