Михаил Постол - Операция «Светлана»

Они надолго задумались. Кто-то из спавших поднял голову, глянул в их сторону, что-то проворчал и снова провалился в сон.

«Вам идти пока не к кому, товарищ майор. Вроны нет». — «Вроны нет, а к графу, пожалуй, еще рано».

Чуть не до рассвета сидели. Перебирали то, что удалось узнать по крохам, сомневались, прикидывали. И в конце концов пришли к выводу: в предложении «лондонцев» можно найти выход на цель. Поэтому следует согласиться на него. Условились о деталях связи, о сроках.

С восходом солнца майор Терлыч проводил группу Братковского до опушки леса.

На углу черный бронированный лимузин остановился. Тотчас же от серой стены отделилась легкая тень и скользнула в приоткрывшуюся дверцу.

В машине темно, устоявшийся запах хороших сигар. «Что так мрачно, Руперт! Вы не любите поэзии?»

«Какой идиот придумал такой дурацкий пароль». — «Рискуете потерять расположение шефа, Руперт. Он без ума от старой английской и немецкой поэзии. Вы не находите, что это симптоматично: немецкой и английской?» — «Я нахожу, что мы без толку теряем время». — «О, совсем запамятовал, что штандартенфюрер фон Кугель — человек дела. Что ж, вернемся к нашим баранам, то бишь, к делам. Я за вашей душой, штандартенфюрер». — «Если можно, без патетики, мистер…» — «Джон, мистер Джон. И я далек от патетики. Вы знаете, в чьих руках и моя, и ваша души. Мне не хотелось бы, чтобы вашей заинтересовался герр Кальтенбрунер. Прежде всего требуется объяснить, почему вы исчезли из Вены. Почему оказались именно здесь, в этом захолустье, крайне бесполезном для такого первоклассного разведчика, как вы, Руперт? Почему за три месяца мы не получили от вас ни одной весточки? Хотя бы рождественской открытки?» — «Я здесь потому, что таков был приказ столь уважаемого вами герра Кальтенбрунера Я солдат и подчинился приказу. Не давал знать о себе — не было возможности». — «Надеюсь, вы понимаете, я не буду являться пред очи высокого начальства с той галиматьей, что вы мне подсовываете. Я скажу правду! Герр штандартенфюрер фон Кугель, агент британской разведки с тридцать девятого года Руперт, получив ответственное задание от Центра, струсил. Задание его напугало так, что он отказался от роскошной жизни в веселой Вене и предпочел укрыться в глухом Беловежье, рассчитывая раствориться в массе средних чиновников рейха, уйти в небытие. Это не все. Вы понимаете, что там, несомненно, захотят узнать, почему из сотен, из тысяч других возможностей вы избрали именно Беловеж? Отвечу буквально в трех словах: шедевры здешнего музея!» — «Чушь! Я работаю над созданием подпольной сети на случай отступления. Для этого меня сюда и направили!»

Джон тонко улыбнулся. Это просто прикрытие. Главное — шедевры. Богатства действительно колоссальные. На миллион долларов! Фон Кугель практичный человек. Война идет к концу, он это чувствует. Русские лупят непобедимые войска великого фюрера, как они говорят, и в хвост и в гриву. Ленинград сказал — адью! В Корсунь-Шевченковском котле сварилось десять отборных дивизий рейха. Немного поменьше, чем в Сталинграде, но все же чувствительно. Летом, как позволят обстоятельства, войска союзников начнут операцию в Европе…» Руперт прервал его размышления: «Скажите прямо, Джон, у вас — задание?» — «А ради чего бы я тратил время? Прикончить вас и тем самым исполнить приговор за измену можно и без долгих бесед. Ладно, перехожу к сути. Нужно устроить на службу пять человек. Двоих ваших соотечественников, двоих поляков и чеха»— «Зачем нужен этот «интернационал»?» — «Я не обязан ничего объяснять, Руперт. Но кое-что скажу. Вы создаете нацистское подполье. Мы оживляем польское, антирусское. Нам нужно создать здесь мощные польские силы. Вы уйдете, и борьбу с большевиками продолжат те поляки, которых мы с вами должны в эти дни организовать, вооружить». — «Разумеется, этих пятерых следует устроить так, чтобы у них было как можно больше свободного времени. У меня нет такой возможности. Вернее, есть только одна: лагерь «Отцовский приют», Х-137». Что ж, Джон что-то слыхал о нем. «Это концлагерь для детей? Пусть будет «приют». И чем они там должны заниматься, его мальчики?» — «Немцев и поляков определим в охрану, чех будет воспитателем. Забот особых у ваших «мальчиков» не будет, и времени на ГЛАВНОЕ занятие найдется достаточно. Обратиться нужно к штурмфюреру Вильке. Это мой человек. Только пусть скажут: по приказу семнадцать». — «Ну вот и прекрасно, Руперт! Встретимся через три дня в ресторане «Зубр» ровно в девятнадцать. Высадите меня вон у тех красивых ворот».

Батька Апанас неодобрительно качнул кудлатой седой головой: «Не можно буть каждой дырке гвоздем, Иваныч», — и указал на забинтованную руку майора. — «Не в дырку я лез, батько, — хмуро ответил Терлыч. — С Вроной должен был встретиться. Понимаешь?» Батька сердито стукнул трубкой о колено: «С пулею ты сустрелся, а не с Вроной». — «Ладно, батько, — Алексей положил руку на крепкое плечо старика. — Что было, то прошло. Кабы бабушка была не бабушкой, так была бы она дедушкой. Нам нужно людей найти, которые места здешние знают, до самых глухих закоулков. Рассчитывал я на хлопцев Вроны, да теперь где их искать? Казимир, правда, знает имение Скавронского. Но самолеты там не посадишь». Терлыч задумался: «Шарить наобум лазаря, прочесывать лес? Не дело. Так мы до морковкина заговенья не управимся». Батька пыхнул трубкой, словно паровоз соплом, и кхекнул: «Стало буть, треба знайты подходящего человека. Ну што ж, кто не стучится, тому и не открывают».

«Товарищ командир, — этот негромкий и отчего-то дрогнувший голосок бросил Алексея в жар. — Сеанс!» Терлыч, не оглядываясь, поднялся: «Идите, сержант. Я следом».

Душа майора пришла в непонятное смятение. Может потому, что почувствовал в голосе девушки обиду, грусть. Мгновение постоял, усмиряя забившееся сердце, и пошел к палатке радистов. Луна заливала редкий лес оранжевым светом. В его свечении деревья выглядели фантастическими видениями. Нереальными казались фигуры бойцов.

В палатке рядом с сержантом Кушнир майор увидел Весеньева. Тот что-то веселое рассказывал девушке. А она, глядя на панель аппарата, вела рукой настройку и тихо улыбалась.

От этой улыбки словно душем холодным окатило Алексея.

Я уже не помню, о чем трепался Оле. Улыбку ее только помню тихую. И взгляд, мягкий, застенчивый. Она будто отгораживалась ими от меня. Я чувствовал это, понимал. Но не в силах был повернуться и уйти. И продолжал молоть чепуху. Стыдился своей болтовни и не мог остановиться. Благо появился майор. Близилось время выходить на связь с Центром.