Збигнев Домино - Блуждающие огни

Братья курили, сидя на завалинке, с наслаждением затягиваясь, — табак был высшей марки. Сидели до тех пор, пока немецкий обоз не двинулся в путь и не скрылся за поворотом. Тогда они ворвались, как буря, в дом, быстренько помогли собраться матери и отправили ее к родственникам на дальний хутор. Сами же, переодевшись во все лучшее и вооружившись в своем домашнем арсенале, ушли в окрестные леса. Они не сомневались, что подкованные ими ночью лошади пройдут не больше десяти — пятнадцати километров, потом начнут хромать, а затем и вовсе перестанут двигаться. Нетрудно было предвидеть, как отреагируют на это немцы. И братья не ошиблись в своих предположениях. В полдень в кузницу нагрянуло гестапо вместе с щеголеватым офицером. Они перевернули вверх дном весь дом, кузницу, двор, но никого не нашли. Уезжая, облили все, что могло гореть, бензином и подожгли.

И вот пришла наконец долгожданная свобода. Люди возвращались из леса, выходили из подполья. На плакатах новой, народной власти все читали:

«Вся власть — трудящимся, земля — крестьянам, заводы — рабочим», «Да здравствует суверенная, демократическая, народная Польша!».

Но братья Добитко по-прежнему отсиживались в лесу. Это не та Польша, за которую сражалась АК, говорили им командиры подпольных отрядов.

Польские офицеры с пястовскими орлами на фуражках выступали на митингах:

— Советский Союз хочет независимой и сильной Польши. Сталин ясно сказал об этом генералу Сикорскому. Новая Польша является суверенной, демократической и народной.

Раздавались недоверчивые реплики:

— Вы не настоящее Войско Польское, вы часть Советской Армии — у вас полно русских офицеров, а многие из вас даже не умеют как следует говорить по-польски.

Им отвечали:

— Мы не являемся частью Советской Армии. Мы — самостоятельная армия и сражаемся под своим командованием, под своими национальными знаменами. Мы представляем собой польскую армию. Верно, среди нас есть и русские — это специалисты, инструкторы, командиры новых родов войск. А откуда нам было их брать, особенно офицеров, если Андерс увел всех на Запад? Среди нас много поляков, родившихся и выросших в России. Есть даже внуки польских повстанцев, сосланных когда-то в Сибирь. И только лишь потому, что из-за длительного пребывания на чужбине они коверкают иногда свой родной язык, вы отказываете им в праве называться поляками? А живущие на Западе польские эмигранты — шахтеры из Франции, добровольцы из США или Бразилии? Ведь некоторые из них также забыли свой язык, что же, по-вашему, они не поляки? Соотечественники, вернувшиеся с чужбины на родину, заслуживают почета и уважения, а не упреков.

— Но вы хотите, чтобы в Польше были колхозы! — кричит наиболее смелый из заполнившей накуренное помещение толпы.

Кто-то поддерживает его.

Ему терпеливо объясняют:

— Это происки реакции. Польский крестьянин будет хозяйствовать так, как пожелает. Если он захочет работать сообща, пожалуйста, но мы придерживаемся того, чтобы в этих делах соблюдалась полная добровольность. Самое главное заключается в том, чтобы крестьянин не бедствовал, чтобы он имел собственную землю. Поэтому народная власть не будет церемониться с помещиками, а разделит их имения и раздаст землю тем крестьянам, которые больше всего в ней нуждаются. И мы, народное Войско Польское, поддерживаем такую власть, потому что она стоит за народ, за демократию.

— А как насчет религии? Говорят, что вы хотите закрыть костелы и устроить в них кинотеатры? Все напряженно ждут ответа.

— Кинотеатры, конечно, нужны, и наступит время, когда их в Польше будет достаточно. Но никто не собирается занимать костелы под кинотеатры. Разве кто-то закрыл у вас хоть один костел?

— Да нет. Как будто бы нет!

— В зале сидит ксендз. Можно спросить у него.

— Если он здесь, то нечего и спрашивать.

— Ха-ха-ха!

— В Польше будет сохранена полная свобода вероисповедания и совести!

— А что будет с теми, кто был в АК? Будете их разоружать и ссылать?

— Война еще не закончилась. Мы — солдаты, а нам дорог вклад каждого польского воина в разгром врага, независимо от того, где он до этого сражался с немецкими захватчиками — под Монте-Касино, Тобруком или здесь, в Польше. Мы не имеем никаких претензий к тем бойцам АК, которые признают законную власть народной Польши и как истинные патриоты идут вместе с нами на фронт добивать фрицев в их собственном логове. Мы никого никуда не ссылаем. Но пусть реакционная верхушка знает, что, если она будет подстрекать поляков к нападению на наших освободителей — советских солдат, ее никто за это по головке не погладит. С реакцией мы будем бороться. Мы заявляем вам со всей решимостью, что не имеем и не будем иметь ничего общего с такими господами, как Соснковский, Бур-Коморовский или Андерс! Многие патриоты-аковцы уже служат в нашей армии, и мы надеемся, что их будет все больше. Польша одна, а мы — поляки. Каждый поляк имеет право сражаться за ее свободу, и тот, кто это делает, наш брат!

— Правильно!

— Браво!

— Да здравствует Войско Польское!

Люди расходились по домам, а там снова обсуждали, спорили, сами решая свою судьбу либо отдавая ее в руки других. Братья Добитко относились к числу последних.

В Ляске, Браньске, Чешанце появились люди с бело-красными, сшитыми из кусков материи повязками, на которых чернилами было написано: «МО» [9] Милиция обывательска — гражданская милиция. — Прим. пер. .

Местные парни, преимущественно из бедняков, следили за порядком, вылавливали воров и мародеров, служили новой Польше верой и правдой. Создавалась новая власть — своя, близкая. Каждый хорошо знал этих парней — представителей рабоче-крестьянской власти, мог, не ломая шапки, подойти к ним и уладить свои дела. «Посмотрим, как эта рвань будет хозяйничать», — скептически замечали богачи. «Хамство к добру не приведет», — пророчила шляхта. А новая власть, как и положено власти, хозяйничала. Начали делить руднянское имение графа Потоцкого. Брать или не брать, раздумывали люди. Земля для крестьянина — как нектар для пчелы, и нет такой силы, которая отвадила бы его от земли. И ее разбирали. Только часть шляхты, голой, но гордой, демонстрировала солидарность с богатыми, по принципу: мы — шляхта и они — шляхта, зачем же обижать друг друга. Хамы на то они и хамы — пусть берут, еще подавятся чужой землей, а некоторых даже похоронят в ней.

И хоронили…

В Чехановце за короткое время были убиты три секретаря гминного комитета ППР: старый рабочий, коммунист еще с довоенным стажем, Томаш Грабаж, Михал Каплан и Тадеуш Треблиньский.

Открывались призывные пункты Войска Польского. На стенах домов и заборах были вывешены плакаты: