Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга первая

— Чего с ним расуждать! — вступил в разговор Роман. — Заерепенится, влезет на наш участок — пожжем стога. Ничего не оставим!

— Ишь ты, пожжем! Как пожжется ишо. Тюрьмы-матки не ведал, так отведаешь. И свое сено отдашь.

— Они, дядя, пожгут! — испуганно проговорил Демка.

— Цыц, погань! Не лезь, куда не просят! Не лезь! Коли решать подобру, надо сделать, как прежде было.

— Пойдем, Роман, — сказал Яков, безнадежно махнув рукой.

— Ребята, а ребята, — заторопился Захар Федосеевич. — Вам довольно будет сена на елани? Ить того…

— А что? Занимать ни у кого не собираемся.

— Может, отдадите мне остольную часть вашего покоса в Барсучьей балке? А? Ить и то понимать следоваит, что нынче в бору травы выше камышу, а в степи — былинки одни. Пустошь и только. Пустошь.

— Вон ты что! За этим и звал, видно? — Яков задумался. — Ладно. Коси. Мы в степь не полезем. Но запомни: уговор наш — на нынешний год. Не вздумай потом снова бузотерить.

— Да нешто я, милок, без понятия? — заулыбался Захар, потирая руки. — Вот и порешили, ребятки. А вы все: спалить да спалить… Эдак каждый бы и палил. Вы у меня, я у вас. Однако мирно обошлось, и все как следоваит получилось. Правду люди говорят: сходись — бранись, расходись — мирись…

Захар Федосеевич, как добрый хозяин, проводил Завгородних за ограду и пожелал им успеха на сенокосе.

Солодовы в селе давно вошли в поговорку. Если хотели подчеркнуть множество едоков в семье, то говорили: как у Солодовых. Восемь дочерей и шесть сыновей росли у тетки Пелагеи, а сколько всего родила — со счету сбилась. Троих бог прибрал малолетками. Не было года, чтоб не ходила тетка тяжелой. Если хотели сказать о бедности, тоже сравнивали с Солодовыми. Сам Свирид Ананьевич был мастером на все руки. Плотник первейший, да вот у самого что ни постройка во дворе, то развалина. Никто в Покровском не делал лучших колес, а единственная телега Свиридова стояла невесть на чем. Спицы и ободы у колес поскручены проволокой да веревками. И не потому у Солодовых убожество во всем, что сам он бесшабашный хозяин. Нет, трудился Свирид от зари до зари, чтобы прокормить семью. Как-никак меньше двадцати душ в доме не было. Старшие сыновья поженились, и снохи тоже плодливыми выдались. Вот тут и подумаешь: то ли что сделать для себя, то ли на продажу. Голод не тетка. Коль нет в семье куска хлеба, так вынь да положь.

Много лет тянулся Свирид на семью, надеясь, что со временем хорошо заживет. И, слава богу, выросли дети. В работниках теперь нет нехватки. Так и своего хозяйства нет. В батраках ходят парни и девки, а уж известно, какой заработок у батраков. Больше посезонно работают. Зимой снова на тятькину шею садятся.

И то б еще полбеды, да одолели дочки. Замуж просятся. Опять же надо что-то мараковать. Голыми-то не отдашь в чужие дома. Потом попреков не оберешься. Не все ведь такие женихи, как Микитка из Воскресенки.

Трех дочерей пристроил Свирид Солодов, на очереди четвертая — степенная, заботливая Наталья. Всем вышла девка, да на гульбище не выпихнешь. Плохо ли это, хорошо ли, не мог разобраться отец. Конечно, не свиристелка какая, не блудливая, как Морька Гордеева. В строгости воспиталась: блюсти себя умеет. Ан показаться на люди не хочет. Думал Свирид, что, может, наряда своего стыдится. Сбился на платье ей и полушалок. И опять сидит на месте, будто квочка. На парней глядит без особого интереса. Такой нехитро и в девках засидеться. А коли время уйдет, пиши: пропало. Разве что какой вдовец позарится.

Зато Любку от гульбища не оторвешь. С парнями не водится, но к забавам разным имеет интерес. Рано еще с парнями. Не подоспела ее пора. Подоспеет — заверещит девка, не в пример Наталье. Любка и побойчее, и завлекательнее будет. Того и гляди, что через годок-другой сваты за нею пожалуют.

— Любку пораньше Наташки просватаем, — говорил Свириду старший сын Афанасий. — Сама найдет жениха.

Теперь это пророчество начинало сбываться. Попадья по секрету сказала Пелагее, что видела, как ее дочь провожали.

— Представительный, сурьезный парень шел с Любкой, а кто такой, не досмотрелась, — сообщила матушка.

Пелагея передала новость мужу, и Свирид решил предостеречь дочку от всяких случайностей, а заодно и выведать, что за ухажор появился. Улучив момент, когда в доме не было никого, кроме внуков и шестилетней дочки Маришки, отец с матерью подступили к Любке.

— Замечаю, что-то неладное с тобой делается, — глядя куда-то в сторону, проговорил отец.

— Жениха себе нашла, — напрямик хватила Пелагея.

— Что ты, мама! — усмехнулась, покраснев, Любка.

— Знаем, поди. И смех у тебя ровно слезами отдает, — сказала мать. — Тоскуешь по ком-то. А?

— Это ты о чем?

— Будто не понимаешь! Кто провожал тебя в воскресенье?

— Стеречься надо, дочка, лоботрясов разных, забодай их комар! Это последнее дело, как не сохранишь себя. Тогда хоть в омут. Слышала, однако, что люди о Нюрке Михеевой говорят? А Завгородний Ромка ходит теперь к все ему — трын-трава! — жалостливо произнес Свирид. — Вот оно что!

Любка стремительно отвернулась к окну. Она боялась выдать свое волнение. Это был первый случай, когда с ней разговаривали, как со взрослой. Не слишком ли большое испытание для начала? Все равно Любка выдержит его, постарается выдержать. Что там дальше будет — на то родительская воля. Да и ничего не было у нее с Романом. Один лишь раз прошлись с гульбища до дома и то доброго слова не сказали друг другу. Просто проводил, как парни девчат провожают. И ничем он не хуже других.

— Напрасно говорят про Завгороднего, — Любка умышленно не назвала Романа по имени.

— А ты откуда узнала, напрасно или нет? Да повернись же ты, когда отец с тобой разговаривает, — мягко сказала Пелагея.

Любка обернулась, но глаз на родителей не подняла. Отец по глазам все поймет, а ей так не хотелось слышать плохое о Романе. Отчего бы это? Может, в благодарность за то, что он первый приметил ее среди девчат? Нет, и до этого парни подходили к Любке. Но он подошел как-то по-особому. И словом не обидел, а уж она ли не досадила ему, когда перед самым носом захлопнула калитку?

— Напрасно, — упрямо повторила Любка и неожиданно для себя солгала. — Нюрка мне сама про него рассказывала. Он даже и не поцеловал ее.

Слушал Свирид дочку и думал о том, что до сих пор не волновало его. Для Любки уже наступила девичья весна. И разговор-то у дочери совсем не ребячий. Секреты с подругами завелись. Беспокойной стала. А от этого до свадьбы — рукой подать.

Беседу с дочерью прервал появившийся под окнами Захар Бобров.

— Никак к нам Захар Федосеич, — ахнула Пелагея.

Свирид выбежал на крыльцо, как был: босиком и без рубашки. Поклонился Боброву, взмахнув смятой, похожей на клочок кудели, бороденкой.