Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга первая

— И маму, — в тон ей повторил Яков. — Может, мне сходить?

— Я пойду сама, — одним порывистым движением повязала на голове платок Домна. — Сама.

— Обожди. Не торопись. Дай Солодовым одуматься, — остановил жену Макар Артемьевич. — Я так маракую. Обвенчать ребят надо. Тайком. И шабаш! Не мы первые, не мы последние. А станем свадьбу гулять — пригласим Свирида Ананьевича. Тогда уж напопятную ему никак нельзя. Обвенчаны будут ребята.

Всю ночь у Завгородних горел свет. Никто в доме не спал. Прикидывали, как лучше поступить, утешали Любку. Конечно же, она не сделала ничего дурного. И прежде от родителей бегали. Хуже, если потом от немилого мужа к другим, крадучись, на свидания ходить. Вот то плохо.

Домна согласилась с Макаром Артемьевичем. Отец Василий — дружок ему. Завгородним услужит. Да и дело это нехитрое — обвенчать.

К попу пошли Яков с Романом. Налитая здоровьем, осанистая матушка встретила их любезно. По чистому дворику провела на веранду, где отец Василий пил чай. На небольшом столе, накрытом розовой скатертью, свистел самовар, в бронзе которого отражалось гривастое обличье батюшки. Поп был одет по-домашнему. Длинная, почти до самых колен, рубаха из льняного полотна, плисовые штаны. Ворот рубахи расстегнут. Видна цепочка нательного крестика, змейкой сбегающая вниз.

Братья почтительно поздоровались с батюшкой. Отец Василий пригласил их сесть.

— Очухался? — этот вопрос относился к Роману.

— Спасибо, батюшка. Все зажило.

— А мы с Гузырем упрели, пока домой тебя волокли… Да-а… Ты вот крепок, Роман. А что если б тебя палками бить и воловьими жилами? И опосля повесить вниз головой?

— Это что-то страшное, батюшка, — усмехнувшись, произнес Яков. — Ясное дело, так кого хочешь прикончить можно.

— Не скажи, Яша. Известно, что грешнику конец, а вот святой Василий…

— Мы просить пришли… об одном деле, — повернул разговор Яков и выжидательно уставился на попадью. Матушка понимающе вздохнула, покачала головой и нехотя ушла в дом.

— Говори, Яша. Просящий — да получает, ищущий — обретает, а стучащему — да отверзется.

— Вот повенчать бы Рому…

— Отчего же не повенчать? Можно. В два счета повенчаем.

— Однако тайком. Невеста от родителей ушла. Другому ее прочат.

Отец Василий почесал затылок, на минуту задумался.

— Тайком? — наконец, заговорил он. — Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано.

— Окажи нам такую милость, батюшка, — попросил Яков.

— Милость, говоришь? А потом меня взашей из прихода, как без родительского благословения венчал. Архиерей за такие дела не милует нашего брата. А с кем венчать-то?

Яков колебался: сказать или нет. Еще разнесет поп по всему селу, разблаговестит. Но все-таки решил открыться в надежде уломать батюшку.

— Дочь Свирида Солодова. Любка.

— Эвон что! Нет, ребята. С Солодовыми связываться не стану. Сыновья у Свирида бойкие. Неровен час — и бока наломают. Нет! Вы у меня не были, и я вас не слышал. Бог вам судья! — отец Василий поднялся из-за стола и проводил Завгородних до калитки.

Солодовы уже двое суток искали Любку. Мать, братья и сестры обегали все село, побывали в бору и на ближних пашнях. Дали знать в Воскресенку. Может, туда к Дуньке подалась.

Сгинула Любка, как в воду канула. Никто не видел ее после того, как вечером из-под носа сватов улизнула. Ведь позор-то какой! Ее сватать приехали, а она скрылась. Сердился Свирид. Сколько сваты не упрашивали, не дотронулся до самогонки. Туча-тучей ушел в горницу, так ничего и не пообещав Толкачовым. А ведь все было на мази. Понравился Свириду Игнат, скромный, работящий. Да и родители его некичливые… А теперь ухватится за волосы и волком воет. Подойти к нему страшно.

— Ищи, Афонька, ищи! — снова и снова посылал он сына.

— Все обыскал, всех переспросил, — отвечал Афанасий.

— Ищи, забодай тебя комар!

Будто заполошная, бегала по соседям Пелагея. Полсела опросила, пока не повстречала матушку.

— А ты б сразу ко мне. Знаю, милочка, где твоя Любка. Ох, знаю! И убиваться по ней нечего. Живет — не тужит.

— Где, где Любушка-то? Да говори скорее, матушка!

— И на всем готовом. Свекровушка души в ней не чает.

— Да уж не тяни, матушка. Не мучай ты меня, несчастную.

— У Завгородних, милочка, твоя пташка. С ихним Романом венчаться хочет. Батюшку упрашивать приходили, чтоб тайно обкрутил. Только батюшка не какой-нибудь мошенник, а самый самостоятельный.

— Ой, спасибо, спасибо тебе, матушка! — всплеснула руками Пелагея. Я уж к Свириду побегу. Успокою Свирида-то. Он бог его знает, что думает…

Солодов, хоть и обрадовался, что Любка жива, все ж не успокоился. Послал жену привести дочку домой, да чтоб без лишней огласки. Пойдет слава, что Любка у Завгородних ночевала — стыда не оберешься.

Долго Пелагея бродила возле дома Завгородних. Надеялась, что дочка увидит ее и сама выбежит навстречу. Как-никак, а Пелагея ей — мать родная. Нельзя ведь вот так сразу ради чужого парня забыть доброту материнскую.

Однако Любка не вышла из дома. Заметив мать у палисадника, она поняла одно — ее хотят разлучить с Романом. От этой мысли захолонуло сердце. Любка отступила от окна, спряталась за голландку и разрыдалась.

— Ты что, Люба? — с тревогой бросился к ней Роман.

Она повернула к нему заплаканное, все в красных пятнах лицо и показала на окна:

— Там… мама.

— Успокойся, Люба. Все уладится.

— Жалко мне маму.

Объясняться с Пелагеей вышел Макар Артемьевич. Он вежливо поздоровался, спросил:

— Ровно потеряла что, Пелагеюшка?

— За дочкой пришла, — сердито ответила она.

— За дочкой? Так она теперь наша. Обвенчались они с Романом, — соврал Завгородний.

— Неправду говоришь, Макар Артемьевич. Грех тебе. Батюшка отказался венчать без нашего, родительского благословения.

— Это поначалу. Покуражился малость. А прошлой ночью обвенчал. По всем правилам. За что и на свадьбу приглашен вместе с матушкой. Я б и вам со Свиридом Ананьевичем советовал порешить дело подобру-поздорову. Теперь, сватьюшка, ничего не переиначишь… Опоздала ты, Пелагеюшка.

— Не венчали их. Не венчали.

— Так тебе батюшка сказал? Ай-ай-ай! А еще поп! Конечно, что ему говорить, коли церковным обычаем пренебрег. А ты, Пелагеюшка, и поверила. Вот какие вы, бабы, доверчивые. Ай-ай-ай!

— Позови дочку, Макар Артемьевич!

— Она отдыхает. Спит, потому как ночью в церкви была. Бросьте вы упрямиться! Мы и сами других не хуже, и Роман твоей Любе по душе пришелся. А тут дочку твою никто не обидит. Не бойся. Благословите вы их, и все будет, как у добрых людей.

— Мне с дочкой поговорить надо. Я мать ей! — твердо сказала Пелагея.

— А коли мать, так делай по-матерински. Тебе дитя своего не жалко. Из-за вашего норова дурного жизнь ей сгубить хотите! Эх, вы!